Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Иван Николаевич Зубачёв (1898-1944) - советский офицер, капитан, руководитель обороны Цитадели Брестской крепости.

Биография

Родился 28 февраля 1898 года в селе Подлесная Слобода Зарайского уезда Рязанской губернии (в настоящее время Луховицкий район Московской области) в семье крестьянина. Работал кузнецом на Коломенском заводе.

В 1918 вступил в ВКП(б). Курсант Первых московских пулемётных курсов, затем воевал на деникинском и польском фронтах. После окончания Гражданской войны на службе в РККА.

Участник советско-финской войны в звании капитана и должности командира батальона 44-го полка, затем заместитель командира полка по хозяйственной части. Полк с мая 1941 г. дислоцировался в Брестской крепости. С немецким нападением 22 июня ввиду того, что командир полка П. М. Гаврилов был отрезан со своим отрядом в Кобринском укреплении, возглавлял оборону на участке полка. 24 июня на собрании командиров назначен командиром сводной группы обороны крепости (фактически начальником обороны Цитадели); его заместителем был назначен полковой комиссар Е. М. Фомин, о чём был составлен «Приказ № 1». На этом совете Зубачёв категорически выступил против планов прорыва, полагая, что Красная Армия скоро должна перейти в контрнаступление и вернуться, и задача гарнизона - оборонять до этого момента крепость.

Умер в лазарете лагеря для военопленных Нюрнберг-Лангвассер (шталаг XIII D) 21 июля 1944 года.

Память

• Улица и переулки Зубачёва в Минске.
• Улица Зубачева в Бресте.
• Улица Зубачева городе Луховицы Московской области.
• Кроме того, в селе Подлесная Слобода Луховицкого района установлен памятник Зубачёву.

В кино

2010 - в фильме «Брестская крепость» его сыграл актёр Сергей Цепов.

2010 - документально-игровой фильм Алексея Пивоварова «Брест. Крепостные герои» (НТВ)

Итак, общего руководства обороной крепостью не было и быть не могло. Гаврилов командовал в северной части крепости, Зубачев и Фомин - на Центральном острове. Кроме того, были пограничники, сражавшиеся на Западном острове, группа Потапова, сражавшаяся у Тереспольских ворот и в расположении 333-го полка, группа Бытко и много разрозненных групп, которые не идентифицированы.

22 июня осуществить план вывода войск из крепости на назначенные по мобилизационному плану рубежи южнее г. Брест пытался майор Петр Гаврилов, командир 44-го полка, но смог направить в заданный район лишь около 40 человек, после чего был вынужден остаться в крепости и организовать оборону в треугольнике между т.н. "Восточным и Западным фортами" (названия даны немцами) и Северными воротами.

Его группа сражалась в изоляции от остальных очагов обороны, тем не менее, Гаврилов разбил своих солдат (около 400 человек из разных подразделений) на 3 роты и организовал устойчивую оборону всех трех пунктов. Контролировался даже внешний вал крепости, на участке действовала телефонная связь, имелась артиллерия (2 зенитных орудия), подбившая, как минимум, 1 танк. Главным очагом обороны стал т.н. "Восточный форт". К концу дня 22 июня немцы первый раз бомбили форт с воздуха, уничтожив запас артиллерийских снарядов.

23 июня немцы разрезали группу Гаврилова пополам, заставив его отвести солдат, оборонявших внешний вал и Северные ворота в Восточный форт. Западный форт остался в изоляции и отдельные сооружения, занятые солдатами сводной роты, организованной майором Гавриловым для обороны Западного форта 22 июня, сражались даже после того, как пал Восточный форт. В частности, когда майор Гаврилов, после гибели гарнизона Восточного форта, пытался прорваться из крепости, преследовавших его немцев расстрелял из пулемета солдат из Западного форта, оставшийся неизвестным.

24-25 июня гарнизон Восточного форта отбивал атаки немцев, подорвав танк, вошедший в форт. Гаврилов переподчинил себе прорывавшихся в северную часть крепости пограничников и счетверенным зенитным пулеметом командовал (после гибели зенитчиков) расчет из солдат-пограничников.

27 июня Оборона продолжалась. Попыток прорыва не было. В течение 24-27 июня немцы неоднократно пытались выкурить защитников форта, кидая дымовые гранаты. Приходилось сражаться в противогазах и выдавать противогазы или мокрые повязки всем нон-комбатантам.

28 июня Оборона продолжалась. Попыток прорыва не было. Немцы обстреливали форт из танков, подтянули на прямую наводку 88-мм. зенитное орудие, но его обстрел также не дал результата. Было принято решение вызвать авиацию. Майор Гаврилов приказывает семьям военнослужащих покинуть форт. Из женщин в форту остались только военфельдшер Раиса Абакумова и ее мать.

29 июня Оборона продолжалась. Попыток прорыва не было. С 8:00 немцы бомбили форт 500-килограммовыми бомбами, обстреливали из танков и зениток. Но гарнизон сопротивлялся. Была сброшена бомба весом в 1800 кг., которая нанесла ошеломляющие потери защитниками форта, в т.ч. уничтожила зенитный пулемет, являвшися наиболее мощным огневым средством защитников форта.

30 июня Немцы пытались поджечь форт. Потом начались рукопашные. Остатки гарнизона были перебиты или взяты в плен. Майор Гаврилов и около 13 солдат сумели спрятаться в казематах и еще некоторое время продолжали оказывать сопротивление немцам, обстреливая немецкие посты по ночам, но организованное сопротивление на участке было уже сломлено.

Итак, командир 44-го полка майор Петр Гаврилов все это время - с 22 по 30 июня - сражался в Восточном форту и не предпринимал попыток вывести свою группу из крепости. Это подтверждают как воспоминания очевидцев (в т.ч. и самого майора Гаврилова), так и немецкие документы.

Вторая крупная группа - капитана И. Зубачева и политрука Е. Фомина - сражалась на Центральном острове, в цитадели.

22 июня Фомин и Зубачев установили оборону района казарм на острове вокруг Трехарочных ворот (вели на север, к месту расположения группы Гаврилова), выбили основную часть немцев из цитадели через Тереспольские (западные) ворота и блокировали группу немцев в клубе (бывший собор - впоследствии оборонялся пограничниками), во второй половине дня предприняли попытку доставить трофейные документы (в плен был захвачен подполковник разведотдела немецкой 45-й дивизии) в армейские части, расположенные вне Бреста, на 3 бронемашинах. Бронегруппа с политруком (назначен на эту должность Фоминым) Самвелом Матевосяном во главе прорвалась в северную часть крепости, но не смогла преодолеть ни Северные, ни Кобринские ворота, блокированные немцами при помощи горящих машин. Бронегруппа вернулась на Центральный остров. Фомин и Зубачев попытались получить указания от командования, наладив к вечеру 22 июня радиосвязь и передали несколько радиограмм, как шифрованных, так и открытым текстом: "Я - крепость, я - крепость! Ведем бой. Боеприпасов достаточно, потери незначительны. Ждем указаний, переходим на прием". Несколько раз отправляли и группы пеших разведчиков, но безрезультатно - они или погибали, или возвращались обратно. Ночью стало ясно, что немцы перегородили решетками русло Мухавца и попытки прорыва не имеют смысла.

В течение дня над крепостью 2-3 раза происходили воздушные бои, причем в одном из них, утром 22 июня 1941 г. подбитая "Чайка" таранила немецкий самолет. Винтовочным огнем из крепости был сбит немецкий штурмовик.

23 июня Немцы пытались прорваться в крепость через Трехарочные (северные) и Холмские (южные) ворота. Но их отбивали, переходя в рукопашную. Группа танков прорвалась через Трехарочные ворота, но огнем из случайно уцелевшего поврежденного орудия (разбит прицел) в районе казарм 333-го полка один танк был подбит и вся группа ушла обратно, утянув подбитую машину на буксире.

24 июня немцы попыталсиь прорваться через Трехарочные ворота, но были отбиты. В результате немцы приняли решение разбомбить крепость. В ходе бомбежки состоялось совещание командиров, оказавшихся в районе Трехарочных ворот - Зубачева, Фомина, Семененко и ряда других. В результате появился "Приказ № 1". Капитан Зубачев, командовавший основной группой войск в цитадели, настоял, чтобы не включать в приказ слова "осуществить прорыв для немедленного выхода из крепости". Свои слова он мотивировал тем, что в ближайшие дни надо ожидать контрудара РККА и в случае оставления цитадели красноармейцам придется заново брать эту укрепленную позицию, что приведет к излишним потерям. К ночи, под давлением немцев, начавших методично взрывать казармы, основные силы группы Зубачева-Фомина сконцентрировалась в районе Трехарочных ворот.

25 июня немцы продожили методично уничтожать рондо (кольцеобразное укрепление из старых казарм), тогда капитан Зубачев принимает решение пробиться в северную часть крепости и, по возможности, вывести остатки гарнизона в Беловежскую пущу или же примкнуть к ближайшим частям РККА. Первая попытка прорыва произошла ночью с 24 на 25 июня, но была отбита с большими потерями для обороняющихся. Передовая группа прорыва, выполнив поставленную задачу по подавлению пулеметных точек противника, прорвалась в северную часть крепости, но была окружена в районе валов и полностью уничтожена и взята в плен.

26 июня Ночью предприняли еще одну попытку прорыва, опять неудачную. В западном, восточном и южном секторах крепости оставлены только группы прикрытия. Собор защищали 8 солдат - 7 из них были пограничники со станковым пулеметом.

27 июня Очередная попытка прорыва была отбита немцами с огромными потерями для красноармейцев. Более половины солдат погибло. Фомин и Зубачев, понимая, что таким образом они только погубят гарнизон, прекратили попытки прорыва. Основной очаг сопротивления у Трехарочных ворот все более сжимал свои границы. Кончились патроны к оружию советского производства.

В один из этих дней немецкий танк ворвался во двор цитадели и раздавил группу тяжелораненных в расположении казарм 455-го полка.

28 июня группа Фомина-Зубачева продолжала вести бой, все более прижимаясь к Трехарочным воротам.

Далее показания очевидцев и участников событий неясны - гибель штаба обороны цитадели произошла то ли 29, то ли 30 июня - уцелевшие защитники не уверены в дате, т.к. попали в плен оглушенными. Вместе с ними попал в плен политрук Фомин, выданный немцам предателем. Немцы расстреляли его за Холмскими воротами крепости.

У Тереспольских ворот с утра 22 июня сражалась группа старшего лейтенанта А. Потапова. К ней присоединились остатки личного состава погранзаставы лейтенанта А. Кижеватова. Для обеспечения прорыва своей группы Потапов послал в начале июля группу бойцов Кижеватова уничтожить понтонный мост немцев через Буг, но пограничники не вернулись (скоре всего, погибли при выполнении задания). Группа Потапова пыталась прорваться через Тереспольские ворота на запад уже в первых числах июля 1941 г. (из воспоминаний старшины М. Игнатюка и воспитанника музвзвода П. Клыпы). Несмотря на удачный прорыв, прорвавшихся по одиночке выловили или уничтожили немцы на Западном и Южном островах.

Прорыв группы из примерно 20 пограничников происходил в ночь с 5 на 6 июля. Они вышли за крепостные валы и рассеялись в лесах. 4 из них (в т.ч. и бывший курсант-пограничник, Герой Советского Союза М. Мясников) смогли выйти к своим в районе Мозыря.

После 25 июля 1941 г. в 262-й стрелковой дивизии, сражавшейся в районе Старой Руссы радист К. Коршаков принял позывные брестской 9-й погранзаставы 17-го погранотряда (комендатура и застава располагались в самой крепости) и радиограмму следующего содержания: "Положение тяжелое, крепость падает. Уничтожаем гадов, сами взрываемся". Кто это был - остается тайной. По предположению Смирнова это могла быть группа старшего лейтенанта Мельника, но подтверждений этому нет.

Таким образом, первые попытки прорваться из крепости предпринимала группа Фомина-Зубачева лишь с 25 июня 1941 г., группа Гаврилова не предпринимала их вплоть до подавления организованного сопротивления в Восточном форту, группа Потапова предприняла попытку прорыва в начале июля 1941 г.

Все это собрано и сохранено С. Смирновым, нашедшим более 300 участников обороны Брестской крепости и вернувшим их подвиг нашему народу.

Уникальность ситуации заключается в том, что при изучении истории обороны Брестской крепости первоочередное значение имеют свидетельства очевидцев и участников, т.к. весь архив обороны крепости ограничивается фрагментарно сохранившимся и обнаруженным при раскопках "Приказом № 1", который, по признанию самих участников обороны, не мог быть в полной мере исполнен в сложившихся обстоятельствах (не все участники даже знали, что такой приказ имел место быть).

Документы немецкой 45-й дивизии позволяют лишь уточнить обстоятельства и даты того или иного события, но не дают информации о том, что происходило в крепости и кто возглавлял оборону в разных очагах сопротивления.

Других письменных свидетельств нет по вполне понятным причинам.

В довоенной квартире Зубачевых, в одном из домов комсостава, стоявших у

входа в крепость, висела на стене уже слегка пожелтевшая фотография,

изображающая четверых чубатых красноармейцев в лихо заломленных набок,

измятых фуражках с красными звездами и во френчах явно трофейного

происхождения. В одном из этих бойцов - весело и простодушно улыбающемся

кряжистом парне с большими сильными руками, которые далеко высовывались из

коротких рукавов френча, - можно было лишь с трудом узнать хозяина дома,

капитана Ивана Николаевича Зубачева.

Больше двадцати лет было тогда этой фотографии - памяти о том времени,

когда крестьянский сын Иван Зубачев из маленького подмосковного села близ

Луховиц ушел добровольцем на фронт гражданской войны и сражался на Севере

против американских и английских интервентов. Эти двадцать лет недаром

положили на простодушное, открытое лицо полуграмотного крестьянского парня

отпечаток ума и воли, твердого характера и богатого жизненного опыта -

слишком многое вместилось в них. От рядового бойца, коммуниста, вступившего

в ряды партии там, на фронте, до секретаря волостного, а потом Коломенского

уездного партийного комитета и до кадрового командира Красной Армии,

руководившего стрелковым батальоном в боях на финском фронте, - таков был

путь, пройденный за эти годы Иваном Зубачевым.

Третий батальон 44-го стрелкового полка во главе с капитаном Зубачевым

на Карельском перешейке показал себя как вполне надежное боевое

подразделение, а сам комбат пользовался среди товарищей славой волевого и

решительного командира. Строгий и требовательный во всем, что касалось

службы, Зубачев в то же время был по-дружески прост и душевен в обращении с

бойцами, а перед начальством не робел и всегда держал себя достойно и

независимо.

Всем в дивизии был памятен случай, который произошел с ним на осенних

учениях 1940 года. Учения эти происходили в приграничных районах, и на них

съехалось все армейское начальство во главе с командующим армией генералом

В. И. Чуйковым, впоследствии прославленным героем битвы на Волге и одним из

крупных полководцев Великой Отечественной войны, 44-й полк под командованием

Гаврилова получил тогда высокую оценку и вышел на первое место в 42-й

Это было в последний день, когда учения уже подходили к концу. Шло

показательное наступление на высоту, занятую условным противником. Стоя на

пригорке вместе со своим, заместителем и старшим адъютантом батальона,

Зубачев пристально следил за ходом наступления. Он только что отдал

приказание развернуть батальон в боевой порядок и сейчас сердито выговаривал

старшему адъютанту за то, что роты, по его мнению, продвигаются недостаточно

энергично. Поглощенный тем, что происходит в цепях стрелков, Зубачев не

заметил, как сзади, с гребня высокого холма, откуда группа командиров верхом

на конях наблюдала всю картину условного боя, в его сторону поскакали два

всадника. Он обернулся, лишь когда услыхал топот копыт за спиной.

Передний всадник, в кожаной куртке без знаков различия и в простой

командирской фуражке, круто осадил коня около капитана.

Почему рано развернули батальон?! - раздраженно закричал он.

Зубачев решил, что этот верховой - кто-то из командиров штаба дивизии,

по собственной инициативе вздумавший проявить свою власть и вмешаться в

действия комбата. И без того раздосадованный медлительностью атакующих рот,

капитан был выведен из себя замечанием незнакомого командира.

Не мешайте командовать батальоном! - твердо, со злостью в голосе

сказал он. - Я здесь хозяин и за все отвечаю перед командованием. Ступайте

отсюда прочь!

В тот же момент статная горячая лошадь незнакомца затанцевала на месте,

и всадник нагнулся, чтобы успокоить коня. При этом движении в вороте его

кожанки показалась петлица с генеральским ромбом. Зубачев и его товарищи

тотчас же догадались, что перед ними командующий армией генерал Чуйков.

Виноват, товарищ генерал, - поспешно проговорил Зубачев. - Я не видел

ваших знаков различия.

Он стоял вытянувшись, но без страха и смущения глядел в лицо

командарма, готовый к разносу, который сейчас должен последовать. Но Чуйков

неожиданно улыбнулся широко и добродушно.

Правильно, капитан! - с ударением сказал он. - Ты здесь хозяин и

никогда не позволяй незнакомым людям вмешиваться в твое дело. А батальон

все-таки развернул рановато. Надо было чуть-чуть выждать.

И, повернув коня, он поскакал обратно, сопровождаемый адъютантом. Уже

на командном пункте, спрыгнув с лошади, Чуйков сказал командиру дивизии

генералу Лазаренко:

С характером этот ваш комбат. Отбрил меня начисто. Ничего, я люблю

волевых людей. Человек волевой - командир боевой!

Эти слова командарма стали известны всей дивизии, и за Зубачевым еще

больше упрочилась репутация человека твердого и прямодушного.

Вскоре после осенних учений в войсках с огорчением узнали, что В. И.

Чуйков отозван в штаб округа, где получил новое назначение, а на его место

прибыл другой генерал. А еще несколько месяцев спустя 42-я дивизия из района

Березы-Картузской, где она стояла, была переведена в окрестности Бреста и в

Брестскую крепость. Там, в крепости, капитан Зубачев тоже получил новое

назначение - майор Гаврилов выдвинул его на должность своего заместителя по

хозяйственной части.

Всегда дисциплинированный и исполнительный, Зубачев с головой

погрузился в хлопотливые дела снабжения полка боеприпасами, продовольствием,

фуражом, обмундированием. Новая должность считалась более высокой и давала

известные материальные преимущества. Да и нелегко было капитану в его сорок

четыре года командовать батальоном. И все же душа у него решительно не

лежала к хозяйственной деятельности. Уже вскоре он пришел к комиссару полка

Артамонову.

Не выходит из меня интенданта, товарищ комиссар, - признался он. - Я

же строевой командир по натуре. Поговорите с майором, чтобы отпустил назад,

в батальон.

А Гаврилов только отшучивался, но назад не отпускал. И не знал Иван

Николаевич Зубачев, при каких обстоятельствах суждено ему снова вернуться к

своей привычной командирской работе - уже в страшных условиях окруженной

врагом и сражающейся насмерть Брестской крепости.

Впервые фамилия Зубачева стала известна нам из обрывков "Приказа э 1",

найденных в развалинах крепости. Вскоре после этого оказалось, что в

местечке Жабинке Брестский области живет вдова капитана - Александра

Андреевна Зубачева. От нее были получены фотографии героя и биографические

сведения о нем. Но рассказать что-либо о действиях Зубачева в дни обороны

крепости она, конечно, не могла: капитан с первыми взрывами поспешил к

бойцам, даже не успев попрощаться с семьей - женой и двумя

подростками-сыновьями. Они не знали о нем больше ничего.

Только в 1956 году в одном из колхозов близ города Вышнего Волочка

Калининской области был обнаружен участник обороны, в прошлом лейтенант, а

ныне пенсионер, Николай Анисимович Егоров, который в первые часы войны

находился в крепости вместе с Зубачевым. От него мы узнали, куда попал

капитан после того, как ушел из дому.

Н. А. Егоров был в свое время старшим адъютантом того самого батальона,

которым командовал Зубачев, но весной 1941 года он получил назначение на

должность помощника начальника штаба полка. Война застала его на своей

квартире в деревне Речице, рядом с Брестской крепостью. Услышав взрывы,

Егоров наскоро оделся, схватил пистолет и побежал в штаб полка.

Ему удалось благополучно проскочить северные входные ворота крепости и

мост через Мухавец, находившийся под сильным артиллерийским и пулеметным

обстрелом. Но, едва вбежав в правый туннель трехарочных ворот, он почти

столкнулся с тремя немецкими солдатами в касках. Они неожиданно появились со

стороны крепостного двора. На бегу вскинув автомат, первый солдат крикнул

лейтенанту: "Хальт!"

В правой стене туннеля была дверь. Егоров трижды выстрелил из пистолета

в набегавших врагов и метнулся туда. Вслед ему под сводами туннеля

прогремела очередь.

Помещение, куда вбежал Егоров, было кухней 455-го полка. Большую часть

его занимала широкая кухонная плита. Одним прыжком лейтенант кинулся в

дальний угол комнаты и присел за плитой, низко пригнувшись. Это было сделано

вовремя - следом за ним в кухню влетела немецкая граната и разорвалась

посреди помещения. Плита защитила Егорова от взрыва - он остался невредимым.

Немцы не решились войти в помещение, и он слышал, как они, стуча сапогами,

Немного переждав, он поднялся. В стене кухни была дверь в соседнюю

комнату. Он вошел туда и увидел открытый люк, ведущий в подвал. Из подвала

доносился приглушенный говор. Он начал спускаться по крутой лестничке, и

командира - капитана Зубачева.

Вместе с Зубачевым в подвале оказались какой-то старшина и несколько

бойцов. Егоров принялся расспрашивать капитана об обстановке. Но тот

откровенно признался, что сам еще ничего не знает и всего несколько минут

назад прибежал сюда из дому.

Вот кончится артподготовка, пойдем отбивать фашистов, и все станет

В помещение над подвалом, видимо, попал зажигательный снаряд. Оно

горело, и дым начал проникать вниз. Стало трудно дышать.

Единственное окно подвала, выходившее на берег Мухавца около самого

моста, было забито досками. Бойцы принялись отдирать их. И как только окно

открылось и в подвал хлынул свежий воздух, все услышали совсем близко

торопливый говор немцев. Враги были где-то рядом.

Зубачев подошел к окну, внимательно прислушался.

Это, верно, под мостом, - сказал он. - Похоже, что они разговаривают

по телефону.

Он осторожно выглянул из этого маленького окошка, находившегося на

уровне земли. В самом деле, в нескольких метрах правее, на откосе берега,

круто спускающемся к реке, под настилом моста, у полевого телефона лежали

два гитлеровских солдата. Красная нитка провода уходила под воду и на том

берегу тянулась куда-то в сторону расположения 125-го полка. Видимо, это

были немецкие диверсанты, еще ночью установившие здесь аппарат и теперь

корректировавшие огонь врага по крепости.

Надо сейчас же снять их, - сказал Зубачев. - Егоров, бери двух бойцов

и заходи с той стороны моста. Ты, старшина, с двумя людьми атакуешь отсюда.

Подползайте ближе и, как только Егоров свистнет, врывайтесь под мост!

Немцы, казалось, чувствовали себя в полной безопасности. Увлеченные

телефонным разговором, они не заметили, как Егоров и старшина в

сопровождении красноармейцев подползли к ним с обеих сторон. Потом Егоров

вложил два пальца в рот, пронзительно свистнул, и все кинулись вперед. Немцы

даже не успели схватить своих автоматов, лежавших возле них на траве.

Телефонисты были мгновенно уничтожены, провода оборваны и аппарат брошен в

реку. Но артиллерия врага тут же среагировала на это внезапное прекращение

связи, и огонь по мосту сразу усилился. Неся с собой трофейные автоматы,

Егоров с бойцами кинулись к окну и спустились в подвал.

Немного позже, когда огонь врага стал ослабевать, Зубачев вывел людей

наверх. Отправив одного из бойцов на разведку в сторону 84-го полка, он

обернулся к Егорову.

Пробирайся назад через мост к нашим домам комсостава, - приказал он.

Возможно, майор Гаврилов и комиссар еще там. Если не найдешь их, установи

связь с подразделениями, которые там дерутся, и возвращайся сюда. Встретимся

около штаба или в полковой школе - я иду туда.

Час спустя Егоров с трудом добрался до района домов комсостава. Не

найдя там никого, он в конце концов пришел на участок у восточных ворот, где

сражались под командованием Нестерчука артиллеристы 98-го противотанкового

дивизиона. Вернуться оттуда он уже не смог - немцы вышли к мосту через

Мухавец и отрезали путь в цитадель. А на другой день он был тяжело ранен и

уже не встретился с Зубачевым.

Судя по всему, в первый и второй день обороны капитан Зубачев сражался

по другую сторону трехарочных ворот, в казармах 33-го инженерного полка,

куда в это время уже перешли основные силы группы Фомина. Именно тогда в

одном из подвалов этих казарм во время бомбежки собрались на совещание

командиры и был написан "Приказ э 1".

Здесь, на совещании, среди командиров возник спор, что должен делать

гарнизон: пробиваться сквозь кольцо врага к своим или оборонять крепость.

Говорят, Зубачев с необычайной горячностью выступил против того, чтобы

уходить. "Мы не получали приказа об отходе и должны защищать крепость, -

доказывал он. - Не может быть, чтобы наши ушли далеко - они вернутся

вот-вот, и, если мы оставим крепость, ее снова придется брать штурмом. Что

мы тогда скажем нашим товарищам и командованию? "

Он говорил с такой решительностью, с такой верой в скорое возвращение

наших войск, что убедил остальных командиров, и по его настоянию из "Приказа

э 1" вычеркнули слова: "Для немедленного выхода из крепости". Решено было

продолжать оборону центральной цитадели, и Зубачев стал ее главным

организатором и руководителем.

Правда, уже вскоре и он, и Фомин, и другие командиры поняли, что фронт

ушел далеко и нельзя рассчитывать на освобождение из осады. Планы пришлось

изменить - гарнизон теперь предпринимал попытки вырваться из кольца, и

Зубачев стал таким же энергичным организатором боев на прорыв, хотя они и не

приносили успеха, - враг имел слишком большой перевес в силах.

Капитан особенно подружился в эти дни с Фоминым. Такие разные по

характеру, они как бы дополняли друг друга, эти два человека, - решительный,

горячий, боевой командир и вдумчивый, неторопливый, осторожный комиссар,

смелый порыв и трезвый расчет, воля и ум обороны. Их почти всегда видели

вместе, и каждое новое решение командования было их совместным обдуманным и

обсужденным решением. Даже ранены они были одновременно: Фомин - в руку, а

Зубачев - в голову, когда немецкая граната, влетевшая в окно, разорвалась в

помещении штаба. А два дня спустя оба - и командир и комиссар - вместе

попали в плен, придавленные обвалом с группой своих бойцов. Но если Фомин,

выданный предателем, был тут же расстрелян, то Зубачев остался неузнанным, и

его с бойцами отправили в лагерь.

О дальнейшей судьбе Зубачева мне удалось узнать, лишь когда был найден

майор Гаврилов. Оказалось, что он встретился со своим бывшим заместителем в

1943 году в офицерском лагере Хаммельсбурге в Германии. От одного из пленных

Гаврилов узнал, что Зубачев содержится в соседнем блоке лагеря, и попросил

подозвать его к проволоке.

Зубачев пришел, и эти два человека, старые коммунисты, участники

гражданской войны, боевые советские командиры, сейчас измученные,

изможденные, оборванные и униженные выпавшей им судьбой, стояли по обе

стороны колючей проволоки и, глядя друг на друга, горько плакали. И сквозь

слезы Гаврилов сказал:

Да, Зубачев, не оправдали мы с тобой своих должностей. И командир и

его заместитель - оба оказались в плену.

В это время появился часовой, и им пришлось разойтись. Гаврилов

заметил, что Зубачев идет с трудом - он, видимо, был истощен до крайности и

А еще позднее от одного бывшего узника Хаммельсбурга стало известно,

что Зубачев заболел в плену туберкулезом, умер в 1944 году и был похоронен

там, в лагере, своими товарищами-пленными. Только год не дожил он до той

победы, в которую так верил с первых часов войны и до последних дней своей

Майор Гаврилов

Командир 44-го стрелкового полка 42-й стрелковой дивизии майор Гаврилов Петр Михайлович в течение 2-х дней возглавлял оборону в районе Северных ворот Кобринского укрепления, а на третий день войны перешел в Восточный форт, где командовал сводной группой бойцов из различных подразделений в количестве около 400 человек. По свидетельству противника «...сюда нельзя было подступиться со средствами пехоты, так как превосходно организованный ружейный и пулеметный огонь из глубоких окопов и из подковообразного двора скашивал каждого приближающегося. Оставалось только одно решение - голодом и жаждой принудить русских сдаться в плен...» 30 июня после длительного обстрела и бомбежки гитлеровцы захватили большую часть Восточного форта, однако майор Гаврилов с небольшой группой бойцов продолжал сражаться там до 12 июля. На 32-й день войны после неравного боя с группой немецких солдат в Северо-Западном капонире Кобринского укрепления он в бессознательном состоянии попал в плен.

Освобожден советскими войсками в мае 1945 г. До 1946 года служил в Советской Армии. После демобилизации жил в Краснодаре.

В 1957 году за мужество и героизм при обороне Брестской крепости ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Был почетным гражданином города Бреста. Умер в 1979 году. Похоронен в Бресте, на Гарнизонном кладбище, где ему поставлен памятник. Его именем названы улицы в Бресте, Минске, Пестрачах (в Татарии - на родине героя), теплоход, колхоз в Краснодарском крае.

Лейтенант Кижеватов

Начальник 9-й заставы 17-го Брестского Краснознаменного пограничного отряда лейтенант Андрей Митрофанович Кижеватов был одним из руководителей обороны в районе Тереспольских ворот. 22 июня лейтенант Кижеватов и воины его заставы с первых минут войны приняли бой с немецко-фашистскими захватчиками. Был несколько раз ранен. 29 июня с небольшой группой пограничников остался прикрывать группу прорыва и погиб в бою. Его именем названа погранзастава, где ему поставлен памятник, улицы в Бресте, Каменце, Кобрине, Минске.

В 1943 году фашистскими палачами была зверски расстреляна семья А.М. Кижеватова - жена Екатерина Ивановна, дети Ваня, Нюра, Галя и престарелая мать.

Организаторы обороны цитадели

Капитан Зубачев

Помощник командира по хозяйственной части 44-го стрелкового полка 42-й стрелковой дивизии капитан Зубачев Иван Николаевич, участник гражданской войны и боев с белофинами, с 24 июня 1941 г. стал командиром сводной боевой группы обороны Цитадели. 30 июня 1941 года, тяжелораненым и контуженным был захвачен в плен. Погиб в 1944 г. в лагере Хаммельбург. Посмертно награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. Его именем названы улицы в Бресте, Жабинке, Минске.

Полковой комиссар Фомин

Заместитель командира по политчасти 84-го стрелкового полка 6-й Орловской стрелковой дивизии полковой комиссар Фомин Ефим Мойсеевич возглавлял оборону вначале в расположении 84-го стрелкового полка (у Холмских ворот) и в здании Инженерного управления (в настоящее время остались его развалины в районе Вечного огня), организовал одну из первых контратак наших воинов.

24 июня приказом N1 была создан штаб обороны крепости. Командование возлагалось на капитана И.Н. Зубачева, его заместителем назначен полковой комиссар Фомин Е.М.

Приказ №1 был найден в ноябре 1950 г при разборке завалов казармы у Брестских ворот среди останков 34 советских воинов в планшете неопознанного командира. Здесь же было обнаружено знамя полка. Фомина гитлеровцы расстреляли у Холмских ворот. Посмертно награжден орденом Ленина. Похоронен под плитами Мемориала.

Его именем названы улицы в Минске, Бресте, Лиозне, швейная фабрика в Бресте.

Защитник Тереспольских ворот лейтенант Наганов

Командир взвода полковой школы 333-го стрелкового полка 6-й Орловской стрелковой дивизии лейтенант Наганов Алексей Федорович на рассвете 22 июня 1941 года с группой бойцов занял оборону в водонапорной трехэтажной башне над Тереспольскими воротами. Погиб в бою в тот же день. В августе 1949 года были обнаружены в руинах останки Наганова и его 14 боевых друзей.

Урна с прахом А.Ф. Наганова захоронена в Некрополе мемориала. Награжден орденом Отечественной войны 1-й степени посмертно.

Его именем названы улицы в Бресте и в Жабинке. В Бресте ему поставлен памятник.

Защитники Кобринского укрепления

Капитан Шабловский

Защитник Кобринского предмостного укрепления капитан Шабловский Владимир Васильевич, командир батальона 125-го стрелкового полка 6-й Орловской стрелковой дивизии, расквартированного в Брестской крепости, на рассвете 22 июня 1941 года возглавил оборону в районе Западного форта и домов комсостава на Кобринском укреплении. Около 3-х суток фашисты вели осаду жилых зданий.

Участие в их обороне принимали женщины и дети. Фашистам удалось пленить горстку израненных воинов. Среди них оказался капитан Шабловский вместе с женой Галиной Корнеевной и детьми. Когда пленных вели через мост над обводным каналом, Шабловский оттолкнул конвоира плечем и крикнув: «За мной!», бросился в воду. Автоматная очередь оборвала жизнь патриота. Капитан Шабловский посмертно награжден орденом Отечественной войны 1 степени. Его именем названы улицы в Минске и Бресте.

Зимой 1943/44 года гитлеровцы замучили Галину Корнеевну Шабловскую - мать четверых детей.

Лейтенант Акимочкин, политрук Нестерчук

Начальник штаба 98-го отдельного противотанкового артиллерийского дивизиона лейтенант Акимочкин Иван Филиппович организовал вместе с заместителем командира дивизиона по политической части старшим политруком Нестерчуком Николаем Васильевичем оборонительные позиции на Восточных валах Кобринского укрепления (возле «Звезды»). Здесь были установлены уцелевшие пушки и пулеметы. В течение 2-х недель герои удерживали Восточные валы, разгромили колонну вражеских войск, двигавшуюся по шоссе. 4 июля 1941 года тяжелораненого Акимочкина схватили фашисты и, обнаружив в гимнастерке партийный билет, расстреляли. Посмертно награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. Его именем названа улица в Бресте.

Оборона Тереспольского укрепления

Ст. лейтенант Мельников, лейтенант Жданов, Ст. лейтенант Черный

Под прикрытием артиллерийского огня на рассвете 22 июня передовому отряду 45-й пехотной дивизии врага удалось прорваться через Тереспольские ворота в Цитадель. Однако защитники остановили дальнейшее продвижение противника на этом участке и несколько дней прочно удерживали занятые позиции. Здесь сражались группа начальника курсов шоферов ст. л-та Мельникова Федора Михайловича, 80 пограничников во главе с лейтенантом Ждановым и бойцы транспортной роты во главе со старшим лейтенантом Черным Акимом Степановичем - всего около 300 чел.

Потери немцев здесь, по их собственному признанию, «особенно офицеров, приняли прискорбные размеры... Уже в первый день войны на Тереспольском укреплении были окружены и разгромлены штабы двух немецких частей, убиты командиры частей». В ночь с 24 на 25 июня объединенная группа ст. л-тов Мельникова и Черного совершила прорыв на Кобринское укрепление. Курсанты во главе с л-том Ждановым продолжали сражаться на Тереспольском укреплении и 30 июня пробились в Цитадель. 5 июля бойцы решили идти на соединение с Красной Армией. Прорваться из осажденной крепости удалось только троим - Мясникову, Сухорукову и Никулину.

Курсант окружных курсов шоферов погранвойск Мясников Михаил Иванович сражался на Тереспольском укреплении и в Цитадели до 5 июля 1941 года. С группой пограничников прорвался из вражеского кольца и, отходя белорусскими лесами, соединился с частями Советской Армии в районе Мозыря. За героизм, проявленный в боях при освобождении города Севастополя, старшему лейтенанту Мясникову М.И. было присвоено звание Героя Советского Союза.

Старший лейтенант Черный Аким Степанович, командир транспортной роты 17-го Краснознаменного пограничного отряда. Один из руководителей обороны на Тереспольском укреплении. В ночь на 25 июня вместе с группой старшего лейтенанта Мельникова пробился на Кобринское укрепление. 28 июня контуженым был захвачен в плен. Прошел фашистские лагеря: Бяла-Подляска, Хаммельбург. Принимал участие в деятельности подпольного антифашистского комитета в лагере Нюрнберг. Освобожден из плена в мае 1945 года.

Оборона Волынского укрепления

Военврач 1 ранга Бабкин, ст. политрук Кислицкий, комиссар Богатеев

На Волынском укреплении размещались госпитали 4-й армии и 25-го стрелкового корпуса, 95-й медико-санитарный батальон 6-й стрелковой дивизии и полковая школа 84-го стрелкового полка. У Южных ворот укрепления сдерживали натиск врага курсанты полковой школы 84-го стрелкового полка под руководством старшего политрука Кислицкого Л.Е.

Здание госпиталя немцы захватили к полудню 22 июня 1941 г. Начальник госпиталя военврач 2-го ранга Бабкин Степан Семенович и батальонный комиссар Богатеев Николай Семенович, спасая больных и раненых, геройски погибли, отстреливаясь от врага.

Группа курсантов полковой школы младших командиров с частью больных из госпиталя и бойцами, прибывшими из Цитадели, сражалась до 27 июня.

Воспитанники музыкантских взводов

Петя Васильев

Воспитанник музыкантского взвода Петя Васильев с первых минут войны помогал вытаскивать боеприпасы из разрушенных складов, доставлял продукты из полуразрушенного магазина, выполнял задания по разведке, добывал воду. Участвуя в одной из атак по освобождению красноармейского клуба (церкви), заменил погибшего пулеметчика. Меткий огонь Пети заставил фашистов залечь, а потом побежать назад. В этом бою семнадцатилетний герой был смертельно ранен. Посмертно награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. Захоронен в Некрополе Мемориала.

Петр Клыпа

Воспитанник музыкантского взвода Клыпа Петр Сергеевич сражался у Тереспольских ворот Цитадели до 1-го июля. Доставлял бойцам боеприпасы и продукты, добывал воду для детей, женщин, раненых и сражающихся защитников крепости. Вел разведку. За бесстрашие и смекалку бойцы назвали Петю «Брестским Гаврошем». Во время прорыва из крепости попал в плен. Бежал из тюрьмы, но был схвачен и угнан на работы в Германию. После освобождения служил в Советской Армии. За мужество и героизм, проявленные в дни обороны Брестской крепости награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.

Женщины в обороне Брестской крепости

Вера Хорпецкая

«Верочка» - так называли ее все в госпитале. Девушка с Минщины 22 июня вместе с батальонным комиссаром Богатеевым выносила больных из горящего здания. Когда узнала, что в густом кустарнике, где была позиция пограничников, много раненых, она метнулась туда. Перевязки: одна, другая, третья - и воины снова уходят на линию огня. А гитлеровцы все сжимают кольцо. Из-за куста вынырнул фашист с автоматом на перевес, за ним другой, Хорецкая подалась вперед, прикрыв собой обессилевшего воина. Треск автоматной очереди слился с последними словами девятнадцатилетней девушки. Она приняла смерть в бою. Захоронена в Некрополе Мемориала.

Раиса Абакумова

В Восточном форту в укрытии был организован перевязочный пункт. Его возглавила военфельдшер Раиса Абакумова. Из-под огня противника она выносила на себе тяжелораненых бойцов, в укрытиях оказывала им медицинскую помощь.

Прасковья Ткачева

Медсестра Прасковья Леонтьевна Ткачева с первых минут войны бросается в дым объятого пламенем госпиталя. Со второго этажа, где лежали послеоперационные больные, ей удалось спасти более двадцати человек. Затем после тяжелого ранения попала в плен. Летом 1942 г. стала связной в партизанском отряде имени Чернака.

В довоенной квартире Зубачевых, в одном из домов комсостава, стоявших у входа в крепость, висела на стене уже слегка пожелтевшая фотография, изображающая четверых чубатых красноармейцев в лихо заломленных набок, измятых фуражках с красными звёздами и во френчах явно трофейного происхождения. В одном из этих бойцов – весело и простодушно улыбающемся кряжистом парне с большими сильными руками, которые далеко высовывались из коротких рукавов френча, – можно было лишь с трудом узнать хозяина дома, капитана Ивана Николаевича Зубачева.

Больше двадцати лет было тогда этой фотографии – памяти о том времени, когда крестьянский сын Иван Зубачев из маленького подмосковного села близ Луховиц ушёл добровольцем на фронт гражданской войны и сражался на Севере против американских и английских интервентов. Эти двадцать лет недаром положили на простодушное, открытое лицо полуграмотного крестьянского парня отпечаток ума и воли, твёрдого характера и богатого жизненного опыта – слишком многое вместилось в них. От рядового бойца, коммуниста, вступившего в ряды партии там, на фронте, до секретаря волостного, а потом Коломенского уездного партийного комитета и до кадрового командира Красной Армии, руководившего стрелковым батальоном в боях на финском фронте, – таков был путь, пройденный за эти годы Иваном Зубачевым.

Третий батальон 44-го стрелкового полка во главе с капитаном Зубачевым на Карельском перешейке показал себя как вполне надёжное боевое подразделение, а сам комбат пользовался среди товарищей славой волевого и решительного командира. Строгий и требовательный во всём, что касалось службы, Зубачев в то же время был по-дружески прост и душевен в обращении с бойцами, а перед начальством не робел и всегда держал себя достойно и независимо.

Всем в дивизии был памятен случай, который произошёл с ним на осенних учениях 1940 года. Учения эти происходили в приграничных районах, и на них съехалось все армейское начальство во главе с командующим армией генералом В. И. Чуйковым, впоследствии прославленным героем битвы на Волге и одним из крупных полководцев Великой Отечественной войны, 44-й полк под командованием Гаврилова получил тогда высокую оценку и вышел на первое место в 42-й дивизии.

Это было в последний день, когда учения уже подходили к концу. Шло показательное наступление на высоту, занятую условным противником. Стоя на пригорке вместе со своим, заместителем и старшим адъютантом батальона, Зубачев пристально следил за ходом наступления. Он только что отдал приказание развернуть батальон в боевой порядок и сейчас сердито выговаривал старшему адъютанту за то, что роты, по его мнению, продвигаются недостаточно энергично. Поглощённый тем, что происходит в цепях стрелков, Зубачев не заметил, как сзади, с гребня высокого холма, откуда группа командиров верхом на конях наблюдала всю картину условного боя, в его сторону поскакали два всадника. Он обернулся, лишь когда услыхал топот копыт за спиной.

Передний всадник, в кожаной куртке без знаков различия и в простой командирской фуражке, круто осадил коня около капитана.

– Почему рано развернули батальон?! – раздражённо закричал он.

Зубачев решил, что этот верховой – кто-то из командиров штаба дивизии, по собственной инициативе вздумавший проявить свою власть и вмешаться в действия комбата. И без того раздосадованный медлительностью атакующих рот, капитан был выведен из себя замечанием незнакомого командира.

– Не мешайте командовать батальоном! – твёрдо, со злостью в голосе сказал он. – Я здесь хозяин и за все отвечаю перед командованием. Ступайте отсюда прочь!

В тот же момент статная горячая лошадь незнакомца затанцевала на месте, и всадник нагнулся, чтобы успокоить коня. При этом движении в вороте его кожанки показалась петлица с генеральским ромбом. Зубачев и его товарищи тотчас же догадались, что перед ними командующий армией генерал Чуйков.

– Виноват, товарищ генерал, – поспешно проговорил Зубачев. – Я не видел ваших знаков различия.

Он стоял вытянувшись, но без страха и смущения глядел в лицо командарма, готовый к разносу, который сейчас должен последовать. Но Чуйков неожиданно улыбнулся широко и добродушно.

– Правильно, капитан! – с ударением сказал он. – Ты здесь хозяин и никогда не позволяй незнакомым людям вмешиваться в твоё дело. А батальон всё-таки развернул рановато. Надо было чуть-чуть выждать.

И, повернув коня, он поскакал обратно, сопровождаемый адъютантом. Уже на командном пункте, спрыгнув с лошади, Чуйков сказал командиру дивизии генералу Лазаренко:

– С характером этот ваш комбат. Отбрил меня начисто. Ничего, я люблю волевых людей. Человек волевой – командир боевой!

Эти слова командарма стали известны всей дивизии, и за Зубачевым ещё больше упрочилась репутация человека твёрдого и прямодушного.

Вскоре после осенних учений в войсках с огорчением узнали, что В. И. Чуйков отозван в штаб округа, где получил новое назначение, а на его место прибыл другой генерал. А ещё несколько месяцев спустя 42-я дивизия из района Берёзы-Картузской, где она стояла, была переведена в окрестности Бреста и в Брестскую крепость. Там, в крепости, капитан Зубачев тоже получил новое назначение – майор Гаврилов выдвинул его на должность своего заместителя по хозяйственной части.

Всегда дисциплинированный и исполнительный, Зубачев с головой погрузился в хлопотливые дела снабжения полка боеприпасами, продовольствием, фуражом, обмундированием. Новая должность считалась более высокой и давала известные материальные преимущества. Да и нелегко было капитану в его сорок четыре года командовать батальоном. И всё же душа у него решительно не лежала к хозяйственной деятельности. Уже вскоре он пришёл к комиссару полка Артамонову.

– Не выходит из меня интенданта, товарищ комиссар, – признался он. – Я же строевой командир по натуре. Поговорите с майором, чтобы отпустил назад, в батальон.

А Гаврилов только отшучивался, но назад не отпускал. И не знал Иван Николаевич Зубачев, при каких обстоятельствах суждено ему снова вернуться к своей привычной командирской работе – уже в страшных условиях окружённой врагом и сражающейся насмерть Брестской крепости.

Впервые фамилия Зубачева стала известна нам из обрывков «Приказа э 1», найденных в развалинах крепости. Вскоре после этого оказалось, что в местечке Жабинке Брестский области живёт вдова капитана – Александра Андреевна Зубачева. От неё были получены фотографии героя и биографические сведения о нём. Но рассказать что-либо о действиях Зубачева в дни обороны крепости она, конечно, не могла: капитан с первыми взрывами поспешил к бойцам, даже не успев попрощаться с семьёй – женой и двумя подростками-сыновьями. Они не знали о нём больше ничего.

Только в 1956 году в одном из колхозов близ города Вышнего Волочка Калининской области был обнаружен участник обороны, в прошлом лейтенант, а ныне пенсионер, Николай Анисимович Егоров, который в первые часы войны находился в крепости вместе с Зубачевым. От него мы узнали, куда попал капитан после того, как ушёл из дому.

Н. А. Егоров был в своё время старшим адъютантом того самого батальона, которым командовал Зубачев, но весной 1941 года он получил назначение на должность помощника начальника штаба полка. Война застала его на своей квартире в деревне Речице, рядом с Брестской крепостью. Услышав взрывы, Егоров наскоро оделся, схватил пистолет и побежал в штаб полка.

Ему удалось благополучно проскочить северные входные ворота крепости и мост через Мухавец, находившийся под сильным артиллерийским и пулемётным обстрелом. Но, едва вбежав в правый туннель трехарочных ворот, он почти столкнулся с тремя немецкими солдатами в касках. Они неожиданно появились со стороны крепостного двора. На бегу вскинув автомат, первый солдат крикнул лейтенанту: «Хальт!»

В правой стене туннеля была дверь. Егоров трижды выстрелил из пистолета в набегавших врагов и метнулся туда. Вслед ему под сводами туннеля прогремела очередь.

Помещение, куда вбежал Егоров, было кухней 455-го полка. Большую часть его занимала широкая кухонная плита. Одним прыжком лейтенант кинулся в дальний угол комнаты и присел за плитой, низко пригнувшись. Это было сделано вовремя – следом за ним в кухню влетела немецкая граната и разорвалась посреди помещения. Плита защитила Егорова от взрыва – он остался невредимым. Немцы не решились войти в помещение, и он слышал, как они, стуча сапогами, пробежали дальше.

Немного переждав, он поднялся. В стене кухни была дверь в соседнюю комнату. Он вошёл туда и увидел открытый люк, ведущий в подвал. Из подвала доносился приглушённый говор. Он начал спускаться по крутой лестничке, и тотчас же знакомый голос окликнул: "Кто идёт? " Егоров узнал своего бывшего командира – капитана Зубачева.

Вместе с Зубачевым в подвале оказались какой-то старшина и несколько бойцов. Егоров принялся расспрашивать капитана об обстановке. Но тот откровенно признался, что сам ещё ничего не знает и всего несколько минут назад прибежал сюда из дому.

В помещение над подвалом, видимо, попал зажигательный снаряд. Оно горело, и дым начал проникать вниз. Стало трудно дышать.

Единственное окно подвала, выходившее на берег Мухавца около самого моста, было забито досками. Бойцы принялись отдирать их. И как только окно открылось и в подвал хлынул свежий воздух, все услышали совсем близко торопливый говор немцев. Враги были где-то рядом.

Зубачев подошёл к окну, внимательно прислушался.

– Это, верно, под мостом, – сказал он. – Похоже, что они разговаривают по телефону.

Он осторожно выглянул из этого маленького окошка, находившегося на уровне земли. В самом деле, в нескольких метрах правее, на откосе берега, круто спускающемся к реке, под настилом моста, у полевого телефона лежали два гитлеровских солдата. Красная нитка провода уходила под воду и на том берегу тянулась куда-то в сторону расположения 125-го полка. Видимо, это были немецкие диверсанты, ещё ночью установившие здесь аппарат и теперь корректировавшие огонь врага по крепости.

– Надо сейчас же снять их, – сказал Зубачев. – Егоров, бери двух бойцов и заходи с той стороны моста. Ты, старшина, с двумя людьми атакуешь отсюда. Подползайте ближе и, как только Егоров свистнет, врывайтесь под мост!

Немцы, казалось, чувствовали себя в полной безопасности. Увлечённые телефонным разговором, они не заметили, как Егоров и старшина в сопровождении красноармейцев подползли к ним с обеих сторон. Потом Егоров вложил два пальца в рот, пронзительно свистнул, и все кинулись вперёд. Немцы даже не успели схватить своих автоматов, лежавших возле них на траве. Телефонисты были мгновенно уничтожены, провода оборваны и аппарат брошен в реку. Но артиллерия врага тут же среагировала на это внезапное прекращение связи, и огонь по мосту сразу усилился. Неся с собой трофейные автоматы, Егоров с бойцами кинулись к окну и спустились в подвал.

Немного позже, когда огонь врага стал ослабевать, Зубачев вывел людей наверх. Отправив одного из бойцов на разведку в сторону 84-го полка, он обернулся к Егорову.

– Пробирайся назад через мост к нашим домам комсостава, – приказал он. – Возможно, майор Гаврилов и комиссар ещё там. Если не найдёшь их, установи связь с подразделениями, которые там дерутся, и возвращайся сюда. Встретимся около штаба или в полковой школе – я иду туда.

Час спустя Егоров с трудом добрался до района домов комсостава. Не найдя там никого, он в конце концов пришёл на участок у восточных ворот, где сражались под командованием Нестерчука артиллеристы 98-го противотанкового дивизиона. Вернуться оттуда он уже не смог – немцы вышли к мосту через Мухавец и отрезали путь в цитадель. А на другой день он был тяжело ранен и уже не встретился с Зубачевым.

Судя по всему, в первый и второй день обороны капитан Зубачев сражался на участке 44-го и 455-го полков. А на третий день, 24 июня, он оказался уже по другую сторону трехарочных ворот, в казармах 33-го инженерного полка, куда в это время уже перешли основные силы группы Фомина. Именно тогда в одном из подвалов этих казарм во время бомбёжки собрались на совещание командиры и был написан «Приказ э 1».

Здесь, на совещании, среди командиров возник спор, что должен делать гарнизон: пробиваться сквозь кольцо врага к своим или оборонять крепость. Говорят, Зубачев с необычайной горячностью выступил против того, чтобы уходить. "Мы не получали приказа об отходе и должны защищать крепость, – доказывал он. – Не может быть, чтобы наши ушли далеко – они вернутся вот-вот, и, если мы оставим крепость, её снова придётся брать штурмом. Что мы тогда скажем нашим товарищам и командованию? "

Он говорил с такой решительностью, с такой верой в скорое возвращение наших войск, что убедил остальных командиров, и по его настоянию из «Приказа э 1» вычеркнули слова: «Для немедленного выхода из крепости». Решено было продолжать оборону центральной цитадели, и Зубачев стал её главным организатором и руководителем.

Правда, уже вскоре и он, и Фомин, и другие командиры поняли, что фронт ушёл далеко и нельзя рассчитывать на освобождение из осады. Планы пришлось изменить – гарнизон теперь предпринимал попытки вырваться из кольца, и Зубачев стал таким же энергичным организатором боев на прорыв, хотя они и не приносили успеха, – враг имел слишком большой перевес в силах.

Капитан особенно подружился в эти дни с Фоминым. Такие разные по характеру, они как бы дополняли друг друга, эти два человека, – решительный, горячий, боевой командир и вдумчивый, неторопливый, осторожный комиссар, смелый порыв и трезвый расчёт, воля и ум обороны. Их почти всегда видели вместе, и каждое новое решение командования было их совместным обдуманным и обсуждённым решением. Даже ранены они были одновременно: Фомин – в руку, а Зубачев – в голову, когда немецкая граната, влетевшая в окно, разорвалась в помещении штаба. А два дня спустя оба – и командир и комиссар – вместе попали в плен, придавленные обвалом с группой своих бойцов. Но если Фомин, выданный предателем, был тут же расстрелян, то Зубачев остался неузнанным, и его с бойцами отправили в лагерь.

О дальнейшей судьбе Зубачева мне удалось узнать, лишь когда был найден майор Гаврилов. Оказалось, что он встретился со своим бывшим заместителем в 1943 году в офицерском лагере Хаммельсбурге в Германии. От одного из пленных Гаврилов узнал, что Зубачев содержится в соседнем блоке лагеря, и попросил подозвать его к проволоке.

Зубачев пришёл, и эти два человека, старые коммунисты, участники гражданской войны, боевые советские командиры, сейчас измученные, измождённые, оборванные и униженные выпавшей им судьбой, стояли по обе стороны колючей проволоки и, глядя друг на друга, горько плакали. И сквозь слёзы Гаврилов сказал:

– Да, Зубачев, не оправдали мы с тобой своих должностей. И командир и его заместитель – оба оказались в плену.

В это время появился часовой, и им пришлось разойтись. Гаврилов заметил, что Зубачев идёт с трудом – он, видимо, был истощён до крайности и болен.

А ещё позднее от одного бывшего узника Хаммельсбурга стало известно, что Зубачев заболел в плену туберкулёзом, умер в 1944 году и был похоронен там, в лагере, своими товарищами-пленными. Только год не дожил он до той победы, в которую так верил с первых часов войны и до последних дней своей жизни.