Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Кто из нас не слышал словосочетания «Варфоломеевская ночь»? Значение этого фразеологизма тоже известно довольно многим, данное выражение стало синонимом бессмысленных и безжалостных массовых убийств, да и вообще бессмысленной жестокости. А вот причина, по которой эти слова получили такое значение, известна, к сожалению, не каждому.

События, получившие в последствие название Варфоломеевская ночь, произошли в 1572 году, в ночь на 24 августа. В этот день празднуется день святого Варфоломея, его именем и было позднее названо это трагическое событие. Но прежде, чем описывать непосредственно произошедшее, необходимо пару слов сказать о тем, что послужило причиной.

Для Европы XVI века характерно образование и распространение различных религиозных движений, основанных на христианстве, но отвергающих традиционный для этих мест католицизм. Новых направлений и правда было довольно много, в том числе лютеранство, англиканство, кальвинизм, и т.д. Впрочем, друг от друга они отличались мало. В основе всех протестантских движений лежит упрощение служения богу: отказ от большей части церковных таинств, оставлены были только крещение и причастие, а также отказ от почитания святых мощей и икон и т.д. Из молитвенных домов убрали алтарь и, естественно, все статуи, образа и иконы, да и вообще все пышное убранство. Кроме того, все проповеди и гимны, а также Библия, которая считалась единственным источником учения, переведены на языки паствы. Кроме того, отсутствовало такое понятие, как обет безбрачия, а священником мог стать любой член общины. Последнее особенно возмущало Папу Римского и всех католиков.

В связи с возрастающей популярностью протестантских движений, на территории Европы начались религиозные войны. Большая их часть проходила на территории Франции, так как именно там активно развивалось движение кальвинизма. Французы в шутку называли их гугенотами, а со временем это прозвище прижилось и в рядах кальвинистов.

В результате нескольких кровопролитный войн был заключен Сен-Жерменский мир, по которому гугеноты получили довольно много прав, в том числе частичную Кроме того, лидер движения кальвинистов, адмирал Колиньи, был допущен в королевский совет. Это позволило ему в скором времени получить большое влияние на Карла IX. Для дальнейшего укрепления столь хрупкого мира было принято решение выдать Маргариту Валуа за одного из предводителей кальвинистов, Генриха Наваррского.

А вот королеву-мать, Екатерину Медичи, такое положение дел не устраивало. В частности потому, что она боялась утратить влияние на короля. Да и тем, что Колиньи пытался убедить Карла начать войну с католической Испанией.

Во время подготовки к свадьбе в Париж приехало множество знатных и влиятельных протестантов, что вызвало недовольство парижских католиков. Священники только сильнее подогревали это недовольство. В том числе за счет распространения слухов о том, что гугеноты готовят заговор с целью свержения короля.

Шумная и пышная свадьба, состоявшаяся 18 августа 1572 года еще больше разозлила горожан. В атмосфере нарастающего недовольства события развивались очень стремительно. 22 августа совершил покушение на Колиньи. Соответственно, гугеноты потребовали наказать преступника. Все это спровоцировало среди кальвинистов слухи о том, что новой войны с католиками не избежать. Часть из них поспешила покинуть город.

Естественно, Екатерина Медичи воспользовалась сложившейся ситуацией и убедила Карла в необходимости физического уничтожения гугенотов. Теперь уже Варфоломеевская ночь была неизбежна.

23 августа по приказу короля были закрыты все ворота на выезде из Парижа, а дома гугенотов были помечены мелом. Той же ночью заговорщики ворвались в жилище раненого адмирала и убили его. Вслед за этим жители города, подстрекаемые священнослужителями, начали врываться в дома и убивать всех, кто попадался им на пути. Тех, кто считал такие меры лишком жестокими, всячески убеждали в их необходимости и даже угрожали

Такая же целенаправленная резня началась и в других городах Франции. Всего Варфоломеевская ночь унесла жизни более 10 000 кальвинистов, из них около 3 тысяч погибли в Париже. Не трудно догадаться, что подобная жестокость не только не решила проблемы, но и усугубила ее. После этого война с гугенотами действительно стала неизбежной. И поражение в этой войн снова потерпели католики. Карл IX вновь был вынужден пойти на уступки.

Однако само событие получило множество положительных откликов у католиков всего мира, в том числе у Папы Римского. Лишь спустя 425 лет Римский Папа Иоанн Павел II признал, что Варфоломеевская ночь во Франции была ошибкой, и резко осудил ее.

Впрочем, стоит заметить, что подобные акции проводили не только католики. Так в городе Ниме за шесть лет до описываемых событий что-то подобное устроили сами гугеноты. Однако Варфоломеевская ночь превосходит все подобные события по масштабам в несколько раз.

Почему Варфоломеевская ночь стала синонимом массовых убийств? July 4th, 2013

Выражение «Варфоломеевская ночь» уже давно вошло в языки многих народов, означая жестокое вероломное убийство беззащитных людей, не имеющих возможности к сопротивлению. Его появлению предшествовали реальные события во Франции, когда в ночь на 24 августа 1572 года (день святого Варфоломея) католиками была устроена жестокая резня гугенотов.

В XVI веке в Европе разразились религиозные войны, связанные с яростным сопротивлением католичества отходу от этого религиозного учения все большего количества людей в различных странах. Набирало силы движение «реформации», приведшее к возникновению новых религиозных учений, базирующихся на христианстве, но отвергающих многие каноны католической религии. Наиболее крупными протестантскими движениями в этот период стали лютеранство, кальвинизм, англиканство и ряд других.

Различия между протестантскими движениями были незначительными. Отвергая католицизм, протестанты упразднили многие таинства, согласившись оставить только крещение и евхаристию (причащение). Ими было отвергнуто учение о благодати, почитание святых, мощей и образов. Были отменены молитвы за усопших, а молитвенные дома освобождены от алтарей, образов, статуй, лишились колоколов и пышного убранства. Богослужение было упрощено и сводилось к проповеди, молитве, пению псалмов и гимнов на родном языке паствы. Библия была провозглашена единственным источником вероучения и переведена на национальные языки. В протестантизме не было монахов и не существовало обета безбрачия. А главное, с чем никак не могли согласиться в Ватикане, отвергалась власть Римского папы и был введен принцип всеобщего священства, когда обязанности священника мог выполнять любой член общины.

Эдуард Деба-Понсан, «Утро около ворот Лувра» (1880)

Естественно, что новое религиозное движение встречало яростное сопротивление, выливавшееся в кровавые противостояния и войны. Ареной жестокого противостояния католиков и протестантов стала Франция, где новое учение распространялось в виде кальвинизма. Французские католики стали презрительно называть последователей учения Кальвина гугенотами, но вскоре это название прижилось и среди самих протестантов.

Во Франции религиозное расслоение вызвало несколько войн. Кстати, осада Ларошели, в которой участвовали герои романа «Три мушкетера», проводилась в ходе одной из войн с гугенотами.

В 1570 году третья гугенотская война завершилась Сен-Жерменским миром, вернувшим кальвинистам многие права. Они получили частичную свободу вероисповедания, у них остался ряд крепостей, а их вождь адмирал Колиньи вошел в королевский совет. Вскоре Колиньи добился расположения молодого короля Карла IX и стал одним из его ближайших советников. Чтобы укрепить хрупкий мир принцессу Маргариту Валуа решили выдать замуж за Генриха Наваррского, одного из вождей гугенотов.

Яростным противником Колиньи оставалась мать короля Екатерина Медичи, которую откровенно пугало его большое влияние на монарха и попытки втянуть Францию в войну с католической Испанией. Королева-мать и её советники искали любой предлог, чтобы уничтожить вождей гугенотов и вернуть всю страну в лоно католической церкви.

В преддверии свадьбы Генриха и Маргариты в Париж приехало большое количество высокопоставленных гугенотов и масса дворян. Население столицы, среди которого преобладали католики, встретило появление гугенотов крайне неприязненно. Эти отношения к гугенотам умело подогревало католическое духовенство. В столице распространялись слухи о гугенотском заговоре с целью свержения короля и введения новой религии.

Пышная свадьба, состоявшаяся 18 августа 1572 года, только усилила неприязнь горожан к гугенотам, которых они видели в королевской свите. События нарастали стремительно. На адмирала Колиньи 22 августа было совершено покушение, организатором которого оказался герцог Генрих де Гиз, пользовавшийся у парижан популярностью как защитник веры. Раненого адмирала с соболезнованиями посетили король и Екатерина Медичи. Но гугенотская знать требовала от короля наказания Гиза. Среди гугенотов распространялись слухи о неизбежности новой войны. Кальвинисты начали покидать Париж.

К.Ф. Гун. Сцена из Варфоломеевской ночи

Сложившейся обстановкой умело воспользовалась Екатерина Медичи, убедившая короля в необходимости физического устранения вождей гугенотов, ради предотвращения новой гражданской войны. Парижскому муниципалитету 23 августа отдали приказ закрыть ворота и подготовить к действию городскую милицию.

В ночь на 24 августа заговорщики, перебив охрану, ворвались к Колиньи и пронзили его шпагами. В городских церквях ударили в набат, призывая народ к расправе над гугенотами. Началась откровенная резня, гугенотов убивали даже в королевском дворце. Только из городского предместья Сен-Жермен-де-Пре части гугенотов удалось вырваться с боем и спастись бегством. Скоординированное уничтожение гугенотов началось и в других французских городах. В столице король милостиво сохранил жизнь Генриху Наваррскому и его кузену Генриху Конде, но потребовал от них перехода в католичество.
Резня в Париже продолжалась несколько дней. Дома протестантов были заранее помечены мелом. В них врывались озверевшие от крови католики и убивали всех без разбора. Уничтожались не только французские гугеноты, вырезали всех, кто имел отличную от католицизма веру. Католическими священниками была организована «информационная поддержка» убийств. Сомневающихся в оправданности такой жестокости убеждали или грозили отлучить от церкви, прямо на залитых кровью улицах убийцам отпускали грехи, в церквях шли службы в благодарность за избавление города от гугенотов.

26 августа Карл IX официально признался, что уничтожение кальвинистов проводилось по его приказу, так как он стремился сорвать новый гугенотский заговор и покарать мятежников.

Считается, что в эти дни в Париже погибло от 2,5 до 3 тысяч гугенотов, а по всей стране порядка 10 тысяч. События во Франции были с одобрением встречены в католическом мире. Папа Римский Григорий ХIII не только поддержал резню, но даже на радостях устроил в Ватикане фейерверк и распорядился изготовить памятную медаль. Справедливости ради заметим, что через 425 лет после Варфоломеевской ночи Римский папа Иоанн Павел II резню гугенотов осудил.

Стоит отметить, что в то жестокое время подобные поступки не были большой редкостью. За шесть лет до Варфоломеевской ночи подобным образом поступили и протестанты, устроившие уничтожение католиков в городе Ниме в День святого Михаила, но его масштабы были несоизмеримы с тем, что произошло в Париже.

В ночь на 24 августа 1572 г., то есть в канун Дня святого Варфоломея, в столице Франции вырезали, по различным оценкам, от 2 000 до 4 000 протестантов, которые прибыли в Париж на свадьбу короля Наварры Генриха Бурбона.

С того времени словосочетание «Варфоломеевская ночь» стало нарицательным, а произошедшее не перестает волновать воображение писателей и кинорежиссеров. Но, завороженные вакханалией насилия, художники как правило упускают ряд важных деталей. Их зафиксировали историки.

Если с вниманием изучить исторические данные, то станет понятным – резня в Варфоломеевскую ночь имела совсем не религиозную подкладку. А вот религия явилась замечательным знаменем для людей, желающих добиться своей цели любыми способами. Цель оправдывает средства – такой девиз испокон веков был известен не слишком чистоплотным политикам и другим общественным деятелям. Но чего же удалось достичь в результате дикой резни в далеком 1572-м?

Съезд победителей

Жуткая и на первый взгляд ничем не мотивированная резня, устроенная во Франции мирными обывателями столицы в ночь на святого Варфоломея, станет более понятной, если учесть, что в течении десятилетия страна не вылезала из кровопролитной войны. Формально религиозной, а по сути – гражданской.

Точней, за период с 1562-го по 1570 год по Франции прошли целых три опустошительные религиозные войны. Католики, бывшие в большинстве на севере и востоке страны, сражались с протестантами-кальвинистами, прозванными во Франции гугенотами. Ряды гугенотов составляли как правило представители третьего сословия – провинциальная буржуазия и ремесленники, а также дворяне из южных и западных провинций, недовольные выстраиванием вертикали королевской власти.

Враждующие партии возглавляла феодальная знать, которая стремилась ограничить королевскую власть: католиков – герцог Генрих де Гиз и его родня, гугенотов – король Наварры Антуан Бурбон (отец будущего Генриха IV), а после его смерти – принц де Конде и адмирал Гаспар де Колиньи. Кроме этого, немаловажную роль в интриге сыграла королева-мать Екатерина Медичи, фанатичная католичка, фактически правившая Францией от имени своего слабовольного сына – короля Карла IX.

За внешне религиозным характером войн четко проступал давний династический конфликт. Угроза нависла над королевским домом Валуа: болезненный Карл IX не имел детей, а нетрадиционная сексуальная ориентация его вероятного наследника – брата Генриха (герцога Анжуйского и будущего короля Генриха III) – была всем известна. В то же время угасавшему и вырождавшемуся семейству бросали вызов две пассионарные боковые ветви царствующего дома: Бурбоны и Гизы.

Молодой король Наварры Генрих Бурбон был опасен для королевы-матери не как еретик, а скорей как вероятный претендент на трон, к тому же известный своей любвеобильностью и завидной жизненной силой. Не зря молва приписывала Екатерине отравление матери Генриха – Жанны Д’Альбре.

Но ближе к осени 1570 г. в войне настала кратковременная передышка. По Сен-Жерменскому мирному договору, подписанному в августе, гугеноты получили ряд важных уступок со стороны королевской власти. Им даровали частичную свободу отправления культа, передали ряд крепостей, а Колиньи был введен в Королевский совет, игравший в то время роль правительства Франции. В качестве примирительной PR-акции (а также с целью ограничить растущее влияние Гизов) Екатерина Медичи посоветовала королю выдать замуж свою сестру Маргариту за молодого вождя гугенотов – Генриха Наваррского.

В лагере его сподвижников царила эйфория, им показалось, что они – одержали победу. Колиньи даже сделал предложение для сплочения католического и гугенотского дворянства выступить вместе против короля Испании Филиппа II, который, поддерживая католиков Франции, в то же время постоянно угрожал французским интересам в Италии и Фландрии. Но адмирал не смог учесть, что в душе Екатерины материнские чувства возьмут верх над государственными интересами. Все по тому, что ее вторая дочь, Елизавета, была замужем за королем Испании. А кроме этого, в случае возможной победы над испанцами влияние Колиньи на короля, мечтавшего о воинских подвигах, могло бы стать непреодолимым.

Впрочем, и показная дружба с предводителем гугенотов тоже была только тактическая уловка слабовольного короля, всеми силами старавшегося выйти из-под слишком плотной материнской опеки. И наконец, назначенную еще в 1569 г., в самый разгар третьей религиозной войны, королевскую награду за голову адмирала – 50 000 экю – никто официально не отменил.

Тем не менее к середине августа 1572 г. в столицу Франции на свадебное торжество съехался весь цвет гугенотской аристократии, а также сотни средних и мелких дворян. Они прибывали в Париж вместе с женами, детьми и челядью и подобно всем провинциалам стремились пустить парижанам пыль в глаза. Высокомерие и вызывающая роскошь гугенотов вызывали раздражение: после опустошительных войн города Франции (в отличие от быстро восстановившейся провинции) переживали не наилучшие времена, став центрами нищеты, голода и социального расслоения, чреватого взрывом.

Стихийный и неосознанный ропот обнищавших и оголодавших парижан умело был направлен в богоугодное русло многочисленными католическими проповедниками, с щедростью оплаченными Гизами, испанцами и папой. С кафедр Сорбонны и городских амвонов в адрес наводнивших город «лиц гугенотской национальности» летели проклятия; на них же, еретиков, возлагали всю ответственность за невзгоды, переживаемые Францией.

По Парижу поползли слухи о будто бы раскрытом заговоре, имевшем целью убийства короля и захвата власти, о тревожных знамениях, грозивших парижанам невиданными испытаниями. Вместе с тем провокаторы не скупились на красочные описания богатств, якобы привезенных с собой гугенотами.

По плану народного гнева

В этой обстановке 17 августа проходило бракосочетание Генриха Наваррского и Маргариты Валуа. Пышность церемонии, которая была запланирована как акт гражданского примирения, вызывала у парижан не благоговение и восторг, а ярость и раздражение. А после неудачного покушения 22 августа на Колиньи, который отделался легкой раной, страсти накалились до предела.

О том, что заказали лидера гугенотов королева-мать, ее младший сын и герцог де Гиз, в Париже говорилось открыто. И неудача покушения вызвала раздражение в обеих группировках. Гугеноты хотели сатисфакции, и король, которого заказчики покушения поставили перед свершившимся фактом, был вынужден вместе с братом, матерью и свитой навестить раненого. У постели Колиньи он публично выразил адмиралу сочувствие и обещал взять под королевскую защиту всех его сподвижников. Оставшись с королем наедине, адмирал посоветовал ему поскорей выйти из под материнской опеки.

Содержание этого приватного разговора дошло до ушей королевы-матери, успевшей наладить в столице образцовую систему «стука», и участь Колиньи была предрешена. Тем временем гугенотов до такой степени вдохновило королевское унижение, что они начали вести себя еще более вызывающе. Раздавались даже призывы в срочном порядке покинуть Париж и начать подготовку к новой войне.

Эти настроения тоже дошли до дворца, и тут начал нервничать сам Карл, чем неприменули воспользовались враги Колиньи. Выбрав момент, мать и брат навязали королю идеальный, по их мнению, вариант разрешения появившейся проблемы: довести начатое дело до конца. Это было решением вполне в духе захвативших в то время Европу идей Макиавелли: прав всегда сильный, цель оправдывает средства, победителей не судят.

Поначалу было решено убить в превентивных целях лишь Колиньи и его ближайшее окружение. По мнению организаторов акции, это устрашит остальных гугенотов и подавить реваншистские настроения в их рядах. Распространенная версия о том, что король будто бы в раздражении воскликнул: «Раз вы не смогли убить одного Колиньи, то тогда убейте их всех до одного, чтобы никто не смел бросить мне в лицо, что я клятвопреступник», – основана только на одном единственном свидетельстве очевидца. Которым был герцог Анжуйский, мечтавший о троне и ради достижения заветной цели готовый запустить и поддержать любой компромат на братца Карла.

Скорей всего, идея «окончательного решения гугенотской проблемы» созрела в ходе обсуждения в голове у королевы-матери и была поддержана герцогом де Гизом. А вот в чью голову пришла другая далеко идущая мысль – вовлечь в планируемую акцию «широкие народные массы», придав ей имидж народного возмущения, а не очередного дворцового заговора, – так и осталось тайной. Как и то, почему автору такого заманчивого предложения не пришла мысль об очевидных последствиях спровоцированного народного гнева. Исторический опыт показывает: вакханалия санкционированного насилия очень быстро становится неуправляемой.

Вечером 23 августа, сразу же после того как было решено привлечь народные массы, Лувр тайно посетил бывший старшина городского купечества Марсель, который пользовался в Париже огромным влиянием. Ему было поручено организовать горожан – буржуа, торговцев и бедноту – для проведения широкомасштабной акции против понаехавших в Париж гугенотов. Правоверных парижан разбили на группы по месту жительства, от каждого дома выделялся вооруженный мужчина. Всем группам были розданы списки заранее отмеченных домов, в которых проживали еретики.

И только с наступлением темноты в Лувр вызвали преемника Марселя – купеческого старшину Ле Шаррона, которому королева-мать изложила официальную версию «гугенотского заговора». Что бы его предотвратить парижскому муниципалитету предписывалось: закрыть городские ворота, связать цепями все лодки на Сене, мобилизовать городскую стражу и всех горожан, которые способны носить оружие, разместить вооруженные отряды на площадях и перекрестках и выставить пушки на Гревской площади и у городской ратуши.

Все это начисто опровергает пущенную со временем версию по поводу спонтанного характера начавшейся резни. В действительности она была тщательно спланирована, приготовления провели на удивление оперативно. И к наступлению сумерек речь шла уже не об избирательном политическом убийстве, а про тотальное уничтожение заразы, своего рода религиозно-политическом геноциде.

«Неокончательное решение» гугенотской проблемы

Все события Варфоломеевской ночи известны до деталей, скрупулезно собранных и зафиксированных в монографиях историков.

Услыхав условный сигнал – колокольный звон церкви Сен-Жермен-л’Оксерруа, отряд дворян из свиты герцога де Гиза, который был усилен наемниками-швейцарцами, отправился к дому, где жил Колиньи. Убийцы изрубили адмирала мечами, скинули его тело на мостовую, после чего отрубили голову. Обезображенное тело после еще долго таскали по столичным улицам, перед тем как повесить за ноги на привычном месте казней – площади Монфокон.

Как только с Колиньи покончили, началась массовая бойня: колокольный набат церквей Парижа отозвался похоронным звоном по нескольким тысячам гугенотов и членов их семей. Их убивали в постелях, на улицах, выбрасывая тела на мостовые, а потом – в Сену. Нередко жертвы перед смертью подвергались зверским истязаниям, были зафиксированы также многочисленные случаи надругательств над телами убитых.

Свиту короля Наваррского швейцарцы закололи в покоях Лувра, где ночевали высокие гости. А самого Генриха и принца де Конде король и Екатерина Медичи пощадили, вынудив под угрозой смерти принять католичество. Чтобы окончательно унизить новообращенных, их отвели на «экскурсию» к повешенному обезглавленному телу адмирала.

И все-же, несмотря на тщательно составленный план, истребить всех еретиков в столице Франции за одну ночь не удалось. К примеру, несколько соратников адмирала, остановившихся в предместье Сен-Жермен-де-Пре, смогли прорвать линии городской стражи и покинуть город. Герцог де Гиз лично преследовал их на протяжении нескольких часов, но догнать не смог. Других переживших Варфоломеевскую ночь добивали еще в течение почти недели. Точное число жертв осталось неизвестно; по ряду дошедших до нас деталей (к примеру, могильщикам только на одном парижском кладбище было заплачено 35 ливров за захоронение 1 100 тел) историки оценивают количество убитых в 2 000-4 000 человек.

После столицы волна насилия кровавым колесом прошлась по провинции: от крови, пролитой в Лионе, Орлеане, Труа, Руане и других городах, вода в местных реках и водоемах на несколько месяцев сделалась непригодной для питья. Всего, по разным оценкам, за две недели во Франции убили от 30 до 50 000 человек.

Как и следовало ожидать, в скором времени резня по религиозным мотивам превратилась в простую в резню: почувствовав вкус крови и безнаказанности вооруженные лавочники и городской плебс убивали и грабили дома даже верных католиков, если там можно было чем поживиться.

Как написал один французский историк, «в те дни гугенотом мог себя назвать любой, у кого были деньги, высокое положение и свора алчных родственников, которые не остановились бы ни перед чем, чтобы побыстрей вступить в права наследования». Пышным цветом расцвело сведение личных счетов и всеобщее доносительство: городские власти не затрудняли себя проверкой поступивших сигналов и тут же посылали по указанному адресу команды убийц.

Разгул насилия привел в шок даже его организаторов. Королевские указы с требованием о прекращении резни выходили один за другим, священники с церковных амвонов тоже призывали правоверных христиан остановиться, но запущенный маховик уличной стихии уже не была в состоянии остановить никакая власть. Только через неделю убийства сами собой пошли на спад: пламя «народного гнева» стало потухать, и вчерашние убийцы вернулись к своим семьям и повседневным обязанностям.

Уже 26 августа король официально принял на себя ответственность за резню, заявив, что это делалось по его приказу. В письмах, разосланных в провинцию, папе и зарубежным монархам, события Варфоломеевской ночи интерпретировались как всего лишь превентивная акция против готовившегося заговора. Известие о массовом убийстве гугенотов с одобрением было встречено в Мадриде и Риме и с осуждением – в Англии, Германии и других странах, где были сильны позиции протестантов. Парадоксально, но действия французского королевского двора осудил даже такой известный в истории «гуманист», как русский царь .

Инвестиции в религиозный фанатизм

Жестокости, творившиеся в Варфоломеевскую ночь, красочно описаны в десятках исторических романов, включая самые известные: «Королеву Марго» — Александр Дюма и «Юные годы короля Генриха IV» Генриха Манна. Хватает и экранизаций первого романа: от сусального и причесанного отечественного сериала до брутально-натуралистичного французского фильма Патриса Шеро.

Но практически во всех художественных оценках Варфоломеевской ночи авторы до такой степени заворожены внешней иррациональностью и массовым характером насилия, что спешат объяснить их разгулом религиозного фанатизма, вообще влиянием темных демонов на податливую злу человеческую натуру.

Между тем у парижских буржуа и черни, которые методично вырезали не только дворян-гугенотов, но и их жен и детей, были и другие мотивы. В том числе сугубо материальные.

Во-первых, нет сомнений, что Варфоломеевская ночь явилась преднамеренно спровоцированным бунтом «низов» против «верхов», только умело переведенным с социальных рельсов (иначе мало не показалось бы и католическому дворянству, и жировавшему духовенству) на религиозные. Парижане, как уже было сказано, летом 1572 г. изрядно оголодали и обнищали, а прибывшие гугеноты послужили очевидным социальным раздражителем. Хотя и среди них не все могли похвастаться богатством, каждый из приезжих, будь то самый последний разорившийся дворянчик, предпочитал спустить в Париже последнее су, только бы произвести необходимое впечатление.

Во-вторых, католикам-парижанам щедро было заплачено за убийство гугенотов. Во время посещения Лувра экс-старшина купечества Марсель получил несколько тысяч экю от Гизов и духовенства (королевская казна была, как всегда, пуста) на раздачу капитанам штурмовых групп. Есть свидетельства и того, что убийцам платили «по головам», как каким-то охотникам за скальпами в Новом Свете, и для получения без канители желанного «нала» надо было представить весомое подтверждение своих претензий, для чего подходили головы, носы, уши и прочие части тел жертв.

А ответ на вопрос, зачем погромщики начали убивать вместе с дворянами-гугенотами их жен, детей и прочих родственников, некоторые исследователи предлагают поискать в тогдашнем королевском законодательстве. В частности, в тех статьях его, которые определяли процедуру и характер наследования движимого и недвижимого имущества.

Не вдаваясь в тонкости, все имущество вассала французской короны после его смерти переходило к родственникам, а за неимением их по истечении определенного срока поступало в королевскую казну. Так, например, поступали с имуществом казненных заговорщиков, формально не подлежавшим конфискации: установленный срок проходил, а претенденты из родственников не объявлялись (ибо это грозило им самим лишением головы: объявить их сообщниками было раз плюнуть), и все имущество уходило в казну.

Нет никаких достоверных свидетельств того, что кто-то из организаторов Варфоломеевской ночи сознательно и заранее продумал в том числе и такой меркантильный вопрос. Но известно, что погромщики получили от Екатерины Медичи и герцогов Анжуйского и де Гиза четкие инструкции, суть которых сводилась к одному: не оставлять в живых никого – в том числе и родню приговоренных. С другой стороны, это могла быть и понятная во времена кровной мести дополнительная страховка.

Кровавый опыт Варфоломеевской ночи крепко усвоили по крайней мере двое из высокопоставленных очевидцев. Одним был английский посол в Париже сэр Фрэнсис Уолсингем. Пораженный неоправданной беспечностью гугенотов, позволивших заманить себя в примитивную западню и не имевших даже лазутчиков во вражеском лагере, он задумался о разведывательной службе, которую и была им создана через годы в Англии.

А вторым – счастливо избежавший участи большинства своих соратников Генрих Наваррский. Значительно позднее, после бегства из столицы Франции, возвращения в лоно кальвинизма, еще одной вспыхнувшей религиозной войны, насильственной смерти двух королей (Карла IX и Генриха III) и герцога де Гиза, он победит Католическую лигу. И ценой еще одного (на сей раз добровольного) перехода в католичество займет французский престол, произнеся свою историческую фразу: «Париж стоит мессы».

Варфоломеевская ночь принадлежит к тем историческим событиям, которые, оставив глубокий след в сознании людей, становятся вехами мировой истории. На основании таких вех, прежде всего, формируются наши повседневные представления о ходе истории. Со временем, когда доктринальные разногласия между католиками и гугенотами стали постепенно забываться, ночь с 24 на 25 августа 1572 года, канун праздника святого Варфоломея, стала символом религиозной нетерпимости как таковой, символом жестокого насилия, проявленного большинством по отношению к меньшинству.

События французской истории XVI века, приведшие к массовому истреблению гугенотов 1 в Париже, у нас известны прежде всего по роману Александра Дюма "Королева Марго", ставшему в конце 1980-х первым массовым изданием, который в условиях тогдашнего книжного дефицита можно было приобрести, сдав 20 кг макулатуры, то есть практически свободно. Последующие многосерийные экранизации "Королевы Марго" и хронологически связанного с ним романа Дюма "Графиня де Монсоро", собравшие вместе множество блистательных актеров, способствовали закреплению исторических стереотипов. Королева-мать Екатрина Медичи — коварная итальянка; король Карл IX — нерешительный, во всем зависящий от матери; герцог Анжуйский (а затем король Генрих III) — набожный до фанатизма любитель роскоши и светских развлечений; герцог Алансонский (после восшествия на престол брата — герцог Анжуйский) — коварный интриган; Гизы — заговорщики, заносчивые лицемеры; королева Марго — гуманная красавица, спасающая от смерти гугенотов собственного супруга Генриха Наваррского (будущего короля Генриха IV) и кавалера Ла Моля, который станет ее возлюбленным; адмирал Колиньи — мученик, первая жертва Варфоломеевской ночи. Генрих Наваррский — славный малый, готовый помочь несправедливо пострадавшим, то есть гугенотам, но достаточно разумный, чтобы ради прекращения конфликта перейти в другую веру. "Париж стоит обедни!" — эта фраза Наваррца вошла в историю. Оставшись единственным законным претендентом на французский престол после того, как сыновья Екатерины Медичи, последние короли из династии Валуа, умерли бездетными, Генрих ради прекращения гражданской войны в стране принял католичество.

1 Французское слово huguenot ("гугенот") восходит к швейцарскому eiguenot, созвучному с немецким Eidgenossen, "сотоварищ", и первоначально обозначало женевских граждан, выступавших под предводительством Юга Безансона (Hugues Besancon) против герцога Савойского. С 1532 г. термин huguenot стал применяться к сторонникам реформатской церкви.

Создавая образы своих героев, А. Дюма не всегда руководствовался исторической правдой. Так, например, исторический граф де Бюсси д"Амбуаз, выведенный в "Графине де Монсоро" рыцарем без страха и упрека, отнюдь не был таковым. Известно, например, что Бюсси, постоянно судившийся со своим кузеном, гугенотом Антуаном де Клермоном, по поводу маркизата Ренель, явился к нему в трагический день 24 августа и попросту заколол родственника, претендовавшего на наследство.

Главные акценты, расставленные писателем, основаны на работах французских историков XIX века, когда в исторической науке господствовало политическое направление. Героями политической истории, привязанной к соответствующему господствующему строю, выступали прежде всего монархи, политики и их ближайшее окружение, иначе говоря, правящие круги. Основной темой этих работ были гонения на малочисленных гугенотов со стороны государства, иначе говоря, королевского двора и поддерживавшего его населения, в подавляющем большинстве исповедовавшего господствующую католическую религию. Главным героем тогдашнего крупнейшего французского историка Жюля Мишле был вождь гугенотов Гаспар Колиньи, фигура крупная, но не однозначная. Среди замыслов Колиньи было создание обширной французской протестантской колонии в Америке и отправка французских войск в Нидерланды для войны с католической Испанией.

На протяжении прошлого века история заключила прочный союз с социальными науками, появились фундаментальные исторические работы, посвященные социальным, ментальным процессам. По словам крупнейшего медиевиста современности Ж. Ле Гоффа, история политическая, бывшая прежде "становым хребтом" истории, теперь стала ее "копчиком". История, рассмотренная через призму социологии, история повседневности стала темой книг серии "Повседневная жизнь", выпускаемой издательством "Молодая гвардия" для широкого круга читателей. Сейчас в издательстве готовится к выходу перевод сочинения французского историка Жана-Мари Констана "Повседневная жизнь французов в период религиозных войн", по-новому освещающего вроде бы достаточно хорошо знакомый период французской истории. Привлекая мемуарную литературу и материалы новых архивных изысканий, автор рассматривает это далекое от нас время как бы изнутри, глазами тех, кто жил в ту эпоху, тех католиков и гугенотов, которым межконфессиональная рознь, мгновенно переросшая в гражданскую войну, несла горе и беды.

Религиозные войны стали одним из самых трагических периодов в истории Франции. К первому крупному кровопролитию привел крах заговора в Амбуазе, когда в июне 1650 года мятежно настроенные дворяне-протестанты попытались выкрасть пятнадцатилетнего короля Франциска II, старшего сына Екатерины Медичи, находившегося под сильным влиянием кардинала и герцога — де Гизов, дядей его жены, шотландской королевы Марии Стюарт. Двор жестоко расправился с заговорщиками, протестантов убивали и бросали в воды Луары, вешали на балконах и стенах Амбуазского замка, где их трупы, испуская жуткое зловоние, висели до тех пор, пока их не уничтожили птицы. После этих трагических событий короли — из династии Бурбонов, пришедшей на смену династии Валуа — разлюбили Амбуаз. Людовик XIII несколько раз приезжал туда охотиться, а Людовик XIV превратил замок в место заключения.

Разгром дворянского заговора был умело использован протестантами. Одержав победу военную, Гизы потерпели поражение моральное. По всей Франции бродячие торговцы-книгоноши продавали гравюры, изображавшие ужасы расправы над участниками заговора и венценосных зрителей, благосклонно взиравших на казни. В том же 1560 году слабый здоровьем Франциск II скончался, и его место на троне занял следующий малолетний сын Екатерины Медичи, Карл IX, при котором Екатерина стала регентшей. Желая избежать гражданской войны, призрак которой со всей отчетливостью встал перед глазами в Амбуазе, Екатерина способствовала утверждению двух декретов — от 19 апреля 1561 года и от 17 января 1562 года. Первый предоставлял гугенотам свободу молиться за закрытыми дверями, второй провозглашал свободу отправления культа в частных домах и за пределами городских стен.

Но уже в марте 1562 года эдикт был нарушен: в местечке Васси солдаты герцога де Гиза разогнали происходившее в амбаре молитвенное собрание гугенотов, оставив на поле боя шестьдесят убитых протестантов. И хотя герцог де Гиз упорно отрицал свою причастность к этому нападению, тем не менее памфлеты, в которых протестантские пасторы обвиняли герцога в этих убийствах, разошлись по всей Франции. Сигнал к началу военных действий был дан.

Армия короля состояла из ландскнехтов, немецких рейтар и швейцарских рекрутов, набранных в католических кантонах, также в нее влились отряды герцога де Гиза. Армия протестантов, во главе которой встал перешедший на сторону реформированной церкви Конде, была меньше по численности, но более боеспособна: в ней было много дворян, прежде принимавших участие в боях против испанцев. Пасторы и офицеры насаждали строгую дисциплину, заставляя всех вести евангельский образ жизни, при котором пение псалмов чередовалось с военными учениями. Божба, игра и грабежи были запрещены. Вначале эти принципы истово соблюдались, однако очень скоро нехватка денег заставила войска протестантов вести себя как в те времена вела себя любая армия — то есть кормить и содержать себя самим.

Обе армии стали настоящей напастью для сел и городов, подвергавшихся разграблению то во имя одной веры, то во имя другой. Но еще больший ужас вызывали отряды, возглавляемые капитанами, как именовали в те времена военных, имевших под командой независимый отряд, подчинявшийся только своему начальнику. Капитаны, в основном бывшие участники Итальянских войн, были готовы продавать свою шпагу тем, кто больше заплатит, поэтому такие бродячие отряды, напоминавшие, скорее, разбойничьи банды, вызывали страх и у католиков, и у гугенотов. Тем более, что действовали они обычно с особой жестокостью.

Среди капитанов, вставших на сторону протестантской партии, прославился герой итальянской кампании, отмеченный за доблесть королем Франциском I, грозный Франсуа де Бомон, барон Адрет, терроризировавший население юго-восточной части Франции. Захватив Валанс, город в провинции Дофине, он занял место повешенного местными гугенотами губернатора и от имени короля отправил муниципалитетам других городов Дофине указы, чтобы те не признавали "иной веры, кроме веры протестантской". Тех советников, которые не согласятся с его указами, он велел гнать вон из города. Там, где эти указы были восприняты всерьез, гугеноты входили в церкви и разбивали статуи и прочие церковные символы, которые они именовали "католическими идолами". Дорогие предметы утвари гугеноты конфисковывали и переплавляли в золото, которым расплачивались с наемниками. Священников и монахов, пытавшихся препятствовать разграблению церквей, предавали смерти.С правоверных католиков, особенно состоятельных, взимали солидные штрафы.

Многие градоначальники-протестанты приглашали барона с его отрядом для защиты своих городов. Так поступил город Оранж. Однако епископ призвал в город наемников-итальянцев, прибывших раньше, чем барон Адрет со своим отрядом. Проживавшие в городе католики, сначала обрадовавшиеся единоверцам, потом горько об этом пожалели. Де Ту, крупный историк той эпохи, рассказывает об ужасных зверствах, учиненных наемниками над населением города. Итальянцы закалывали жителей кинжалами, сажали на кол, поджаривали на медленном огне, распиливали свои жертвы, не слишком задумываясь, гугенот перед ними или католик. Пострадал даже призвавший итальянцев епископ: дом его сожгли дотла. С "местью в сердце" барон Адрет прибыл под стены Оранжа, лично возглавил штурм города, захватил его, а затем предоставил своим солдатам и жителям-гугенотам возможность отомстить за погубленных сограждан. И в городе снова началась резня. На счету отряда барона было восемьсот католиков, убитых в Монбризоне, триста в Сен-Марселене, жертвы в других городах и селениях… Ближе к концу своей карьеры барон перешел в лагерь католиков, где также нашлось применение его военным талантам, его тактике ведения гражданской войны, разработанной им в сражениях на стороне протестантов.

Среди капитанов, выступивших на стороне католиков, наибольшей известностью пользовался гасконец Блез де Монлюк, отправленный Екатериной Медичи в юго-восточный регион "улаживать конфликты" между католиками и протестантами. Прибыв в Бордо, Монлюк с удивлением обнаружил, что город поделился на два практически равных по численности лагеря. Еще больше он удивился, когда два протестантских пастора пришли к нему с предложением не поднимать оружия против сторонников реформатской церкви в обмен на тридцать тысяч экю. Иначе говоря, за взятку закрыть глаза на активную деятельность сторонников новой религии. Возмущенный Монлюк пригрозил удавить взяткодателей, заколоть их кинжалом, и те ретировались. Однако чудеса на этом не кончились. Следом за пасторами к нему явился один из капитанов-католиков и предложил ему сорок тысяч экю в обмен на приказ начать активную борьбу с протестантами. Увидев, как Монлюк нахмурился, капитан сразу же прибавил, что он готов одолжить эти деньги королю, если тот лично распорядится изгнать протестантов из их города. В своих воспоминаниях Монлюк пишет, что был ошеломлен обоими предложениями. Тем не менее многие современники обвиняли Монлюка (как и барона Адрета) в том, что он чаще грабил крестьян, чем сражался с гугенотами.

В сражениях гражданских войн кодекс чести и рыцарства был забыт: и барон Адрет, и Монлюк, сталкиваясь на поле боя со своими бывшими боевыми товарищами по итальянским кампаниям, с особым рвением старались уничтожить их, понимая, что именно они являются наиболее опытными и умелыми противниками. Когда во время штурма Монсегюра Монлюк захватил в плен своего бывшего боевого товарища, отважного капитана Эро, многие из его отряда стали просить отпустить капитана. Но Монлюк не внял просьбам и повесил Эро, ибо, по его словам, если бы капитану удалось спастись, "он бы организовал сопротивление в каждой окрестной деревне". Доблестные капитаны, герои войны в Италии, отвечали террором на террор. Мстя за священников, которым в Базасе гугеноты вырвали языки, Монлюк повесил семьдесят протестантов на рынке в Таргоне. Жестокость католиков вполне соответствовала жестокости протестантов. В начале войны население городов и деревень, заслышав грозные имена, бежало или сдавалось. Но уже в 1574 году венецианский посол Джованни Микеле писал, что "темные французские крестьяне, которые в начале гражданской войны не имели оружия, занимались только своим хозяйством и ремеслом, стали все вооруженными, до такой степени воинственными и в такой мере научились владеть оружием, что их нельзя отличить от самых опытных солдат".

В каждой провинции, в каждом городе враждующие кланы старались привлечь на свою сторону не только грозных полководцев, наводивших ужас на противника, но и толпы народа, запуганного, устрашенного и от этого скорого на расправу. Ставкой в религиозной борьбе со стороны католиков часто становились популярные у населения религиозные шествия, вызывавшие сильнейшее недовольство протестантов. Нередко такие процессии возглавлялись талантливыми проповедниками, приводившими ее участников в состояние такой экзальтации, что они бросались разрушать протестантские храмы, врывались в дома сторонников новой веры, вытаскивали их на улицу, избивали и убивали. С особой яростью католическое население расправлялось со священниками и монахами, перешедшими на сторону Реформации, а также с теми, кто был уличен в симпатиях к реформированной церкви, словно смена религии была для этих людей не плодом их глубоких личных размышлений, а предательством некоего общего священного дела, традиций славного прошлого. Ближайший соратник Генриха Наваррского, крупнейший поэт той эпохи, гугенот Агриппа д"Обинье в своих воспоминаниях перечисляет несколько десятков городов, где были устроены избиения протестантов. Трагическое мироощущение сторонников гонимой веры нашло свое отражение в поэзии д"Обинье, вершиной которой стали "Трагические поэмы", создававшиеся на протяжении почти тридцати лет.

Убежденные в том, что они способствуют поражению Сатаны, простолюдины-католики, доведенные до состояния невменяемости проповедниками, начинали чувствовать себя карающей десницей Всевышнего и во имя чистоты, невинности и добра забрасывали гугенотов камнями и сбрасывали в реки, чтобы "эти еретики", не соблюдающие пост, могли "вволю поесть рыбы". Сбрасывание гугенотов в воду носило ритуальный характер: католики полагали, что таким образом они очищают оскверненную ими землю посредством одного из четырех основных стихийных элементов, воды. Когда герцог Генрих Гиз приказал обезглавить тело убитого адмирала Колиньи, чтобы отослать его голову папе, парижане сначала сбросили тело несчастного предводителя гугенотов в реку, потом выловили его и, протащив по земле, повесили за ноги — и все это для того, чтобы "убить этого демона четырьмя элементами Господними: землей, по которой его протащили, водой, куда его столкнули, воздухом, где он будет болтаться, и огнем, на коем мы его поджарим".

Разгул фанатизма стал частью повседневной жизни тогдашних французов, напуганных не только проповедями священников, но и мрачными предсказаниями астрологов, предвещавших конец света, эпидемиями чумы и страшными слухами, подобно мрачному известию о смерти любимого многими герцога Карла Смелого, загрызенного волками. Христианские назидания и грозные астрологические прогнозы, снабженные устрашающими картинками, печатались в дешевых "Календарях", продававшихся по всей стране. Проблема спасения приобретала в таких условиях особую важность, поэтому малейшее покушение на привычный ход событий расценивалось как невозможность христианского сообщества создать условия для спасения.

В такой ситуации новое вероучение становилось своего рода лекарством от страха. Учение Кальвина, духовного лидера французских протестантов, устраняло коллективный страх, царивший в сознании людей. Последователь Кальвина был уверен, что он оправдан уже самой своей верой, что именно его вера обеспечивает ему место божьего избранника и спасение. Идея предопределения, высказанная Кальвином в его "Наставлении в христианской вере", вселяла спокойствие в душу верующего, чувствовавшего себя избранником господним. Разумеется, человеку не дано постигнуть Божий промысел, однако по некоторым признакам, как, например, профессиональное преуспеяние, об этом можно догадываться. Следовательно, каждый был обязан трудиться и совершенствоваться, уповая на то, что Господь именно его сделает своим избранником. И протестанты, среди которых преобладали городские жители, трудились, не покладая рук и невзирая на праздники, что при тогдашней корпоративной организации труда вызывало сильнейшее раздражение ремесленников-католиков. Многие из них считали гугенотов "мерзкими чудищами" только за то, что те не чтили святых, в праздники которых работать было запрещено. "Добрые святые" дарили пятьдесят пять дополнительных дней отдыха в году; когда же праздник святого приходился на воскресенье, то, согласно обычаю, накануне все прекращали работу в полдень. При существовавшем в то время четырнадцатичасовом рабочем дне эти лишние выходные были настоящими праздниками.

Освободив, таким образом, человека от навязчивой заботы о собственном спасении и от сомнения, рациональная система не нуждалась в ритуалах, которые защищало католическое население. Обрядовую пышность католической церкви гугеноты считали "идолопоклонством и суеверием", а любимые католиками процессии — дьявольскими шествиями. И если католики стремились истребить самих гугенотов, то гугеноты направляли свою разрушительную силу прежде всего на символы чуждой им веры. Начиная с первой четверти XVI века, иконоборцы действовали особенно активно, как индивидуально, так и группами. В Труа, к примеру, в одну из ночей неизвестные закидали статую Святой девы отбросами, а на шею ей повесили дохлую кошку. В Аббевиле солдаты Колиньи, переодевшись в балахоны, организовали шутовскую процессию и проследовали по улицам города, насмехаясь над его жителями-католиками. В Руане гугеноты попытались отбить у стражи своего арестованного собрата, а когда предприятие не удалось, они отправились уничтожать кресты и изображения святых.

В городах обстановка была настолько напряженной, что малейшее недоразумение могло повлечь за собой мятеж. В Пуатье проповедник, заметив среди слушавших проповедь вооруженного дворянина, решил, что тот явился учинить нападение, и натравил на него толпу. Прихожане набросились на дворянина и убили его. Тотчас в городе распространился слух, что убивают тех, "кто стоит за истинную веру". Протестанты устремились к церкви, высадили двери, разогнали собравшихся там католиков, а потом принялись крушить изображения святых и алтари.

Чем больше становилось процессий с хоругвями и крестами, тем больше ненависти вызывал культ образов у протестантов. С развитием типографского дела агитационные картинки стали множиться как с одной, так и с другой стороны. Католики рассказывали о чудесах, творимых святыми образами, гугеноты разоблачали "идолов" и их служителей. В тех городах, где муниципальная власть оказывалась в руках гугенотов, здания церквей и монастырей, лишенные своего убранства и своих статуй, передавались протестантам для отправления культа. Были случаи, когда протестанты ходили по домам, зачитывали отрывки из Библии, где говорилось о запрещении поклоняться идолам, и уговаривали хозяев избавиться от всех предметов, связанных с идолопоклонством. Однако далеко не всегда речь шла о возвращении к евангельской простоте. Захват церковной утвари нередко происходил с целью грабежа, причем под горячую руку солдаты иногда грабили заодно и протестантских пасторов. Некоторые городские магистраты, вставшие на сторону реформатской церкви, усматривали в разграблении церквей своего рода перераспределение богатств духовенства и чувствовали себя вправе использовать их для собственного обогащения. Нередко церкви разбирали на строительные материалы, которые потом использовали для личных построек.

Сам Кальвин не отличался особой терпимостью к своим идейным противникам. Обосновавшись в Женеве, он быстро превратил город в монастырь с весьма строгим уставом: закрыл таверны, запретил танцы, строго определил места публичных собраний, распутников наказывал тюрьмой и высокими штрафами, подверг регламентации частную жизнь, запретив мужчинам носить пестрые одежды и украшения, а женщинам надевать золотые украшения на голову и более двух колец на руки. С теми же, кто открыто выступал против его учения, он расправлялся точно так же, как и католики. С его попущения в 1547 года был казнен некий Грюэ, считавший, что наказания следует налагать только за государственные и уголовные преступления. Самым громким делом, в котором проявилась нетерпимость Кальвина, было сожжение на костре известного врача Мигеля Сервета, автора сочинения "Восстановление христианства", где содержались резкие нападки на сторонников реформатской церкви.

В иконоборческом порыве протестанты убивали гораздо меньше, чем католики, ибо, как утверждает историк Дени Крузе, "протестанты были убеждены, что свет евангельских истин" позволяет сопротивляться злу, "которое не может одолеть силу божественного провидения". Католики же, напротив, уверенные, что "Господь признает своих", разили направо и налево. Но хотя на счету протестантов значительно меньше человеческих жертв, тем не менее историки говорят о направленном истреблении протестантами католических священников. Когда солдаты Конде захватывали город, они щадили солдат-католиков, но убивали католических священников. Священников часто подвергали позорной казни через повешенье, расценивая это как справедливую кару; известно немало случаев изощренных расправ над священниками. Похоже, протестанты испытывали особую ненависть к священникам, монахам и вообще ко всем церковникам именно за то, что те подстрекали рядовых католиков оказывать сопротивление сторонникам нового учения, препятствовали обращению народа к истинной вере.

Таким образом, Варфоломеевская ночь стала апогеем той бессмысленной борьбы, которую буквально каждодневно вели жители королевства, как организованно, так и спонтанно, полагая, что в результате этой борьбы одна из конфессий может одержать верх, полностью устранить противника с религиозного, а заодно и с политического поля. Ответственность за резню в ночь накануне праздника святого Варфоломея во многом ложится на Екатерину Медичи, которую нередко называли Макиавелли в юбке. Отличаясь неслыханным лицемерием (ей не желали верить даже тогда, когда она говорила правду), она достаточно равнодушно относилась к религии и крайне неравнодушно — к власти. Желая сочетать браком свою дочь Марго с протестантом Генрихом Наваррским, она, как утверждают, пошла на подлог и сфабриковала письмо от своего посланника при папском дворе. В этом подложном письме его святейшество давал разрешение на вышеуказанный брак.

Окружившая себя итальянцами, Екатерина 1 боялась утратить влияние на своего сына-короля, который незадолго до событий Варфоломеевской ночи приблизил к себе Гаспара де Колиньи, склонявшего короля объявить войну Испании. Если бы король принял план адмирала, политическая карьера королевы-матери была бы окончена и ей, скорее всего, пришлось бы покинуть двор. Поэтому устранение Колиньи, являвшегося вождем гугенотской партии, было задумано ею давно.

1 Участие Екатерины Медичи и приближенных к ней итальянцев (Бирага, Гонди, Гонзага) в управлении королевством парижане оценивали крайне отрицательно, студенты нередко затевали драки с проживавшими в Париже итальянцами.

Свадьба Маргариты Валуа и Генриха Наваррского привлекла в Париж, город, население которого в подавляющем большинстве своем было католическим, множество провинциальных аристократов-гугенотов, вызывавших неприязнь у парижан как своим поведением, так и вероисповеданием. Тем более, что ненависть парижских ремесленников и буржуа к еретикам давно подогревалась проповедниками, среди которых было немало великолепных ораторов. К тому же в Париже существовало хорошо организованное городское ополчение, которое можно было собрать буквально в считанные часы. Шестнадцать парижских кварталов, во главе которых стояли квартальные командиры, были разбиты на десять округов каждый, округ включал в себя примерно пятьдесят улиц, и у каждой улицы был свой старшина, в обязанности которого входило не только созвать людей, но и расставить их по местам. Когда обстановка после свадьбы Генриха и Маргариты накалилась до чрезвычайности, квартальные по собственной инициативе стали составлять списки гугенотов, проживавших в подотчетных им кварталах. Нет полной уверенности, помечали ли действительно дома гугенотов крестом, но в том, что королевский двор всего лишь поднес спичку к уже наполненной порохом бочке, все историки сходятся единодушно. Король оказался бессильным предотвратить трагические события Варфоломеевской ночи, и, подталкиваемый королевой-матерью, дал сигнал парижанам, давно готовым наброситься на ненавистных еретиков.

Трагедия Варфоломеевской ночи произвела на современников огромное впечатление. По случаю победы над еретиками папа римский устроил настоящие торжества. Говорили, что, получив известия из Парижа, его католическое величество, испанский король Филипп II впервые засмеялся. Однако Екатерина Медичи уже была озабочена тем, чтобы убедить протестантских государей, что во Франции истребляли вовсе не их единоверцев, а заговорщиков, покушавшихся на жизнь короля. Уничтожив в лице Колиньи и его приверженцев своих политических соперников, она начинала выстраивать новую политику. Тем более, что гугеноты, несмотря на причиненный им урон, никуда не исчезли и исчезать не намеревались, а, наоборот, активизировались. Начался второй период религиозных войн, для которого характерны антидинастические выступления — как католиков, так и гугенотов.

Появилось множество памфлетов, авторы которых, будучи гугенотами, не затрагивали проблемы конфессиональные, а критиковали монархическую власть, расплодившую всевозможные бюрократические учреждения (суды парламентские, суды президиальные) и массу крючкотворов — судебных и прочих чиновников, разорявших все сословия без исключения. Король позабыл об исконных вольностях и привилегиях своих подданных, уничтожил местное самоуправление, перестав тем самым быть народным избранником, а стал тираном. Подобные настроения тревожили Екатерину Медичи, тем более, что в 1574 году на престол после смерти Карла IX под именем Генриха III вступил ее любимый сын, и королева-мать стала делать все, чтобы восстановить в королевстве мир и спокойствие. После нескольких военных кампаний было заключено мирное соглашение в Болье, полностью подготовленное королевой-матерью. На основании этого соглашения гугенотам было предоставлено право свободного вероисповедания на всей территории Франции, кроме Парижа, а при судах создавались смешанные палаты, где заседали представители как католиков, так и гугенотов. Король признал резню Варфоломеевской ночи преступлением, реабилитировал погибших гугенотов и их вождей и возвратил их семьям конфискованное имущество, а также согласился признать существовавшие политические организации гугенотов. И хотя положения соглашения в основном остались на бумаге, они вызвали недовольство католической партии, и недовольство это распространилось также и на короля.

Еще на первом этапе религиозных войн в городах и селениях католики, напуганные присутствием протестантов, стали создавать группы защиты. Атмосфера страха породила первые лиги, члены которых брали на себя обязательство "жить согласно заповедям католической веры, предупреждать друг друга о мятежах, затеваемых протестантами, дабы иметь возможность подавлять их". Люди, входившие в подобного рода объединения, обычно бывали хорошо вооружены и имели довольно четкую организационную структуру. Постепенно во многих умах начала зарождаться идея о необходимости объединить эти группы самозащиты в союз. Отличительным знаком члены лиг во многих городах сделали крест, который прикалывали к шляпам или нашивали на одежду. Понимая, сколь велика сила подобных союзов и опасаясь, что главой всеобщей лиги могут выбрать Генриха Гиза, в 1576 году Генрих III решил сам объединить эти движения, чтобы использовать накопленный ими потенциал с пользой для себя. Для этого он официально заявил, что мир в Болье был ему навязан, и разослал свое заявление по всей Франции.

14 мая 1577 года дворянство и духовенство с подачи короля отменили принятый в Болье эдикт. Под давлением ряда представителей третьего сословия, и прежде всего судейских и магистратов, во главе которых стояли парижане, была принята декларация об объявлении военных действий против протестантов. Против этой инициативы выступил знаменитый Жан Боден 1 , считавший, что пропагандировать католическую религию следует путем милосердия и любви. Ему удалось убедить не принимать закон о введении специального налога, деньги от которого должны были пойти на возобновление военных действий. После короткой военной кампании 25 сентября 1577 года в Бержераке монарх подписал новое мирное соглашение, аннулировавшее все статьи соглашения, принятого в Болье, и выступил в защиту всевозможных "лиг, сообществ и братств", ликвидируя тем самым оппозицию, представленную непримиримыми католиками.

1 Жан Боден (1530-1596), законовед, гуманист, сторонник абсолютной монархии, автор политического трактата "Республика" (1576).

А опасаться этой оппозиции у короля были основания. Так как у Капетингов-Валуа не было законных наследников, корона должна была перейти к другой ветви Капетингов, а именно к Бурбонам, главой которых был Генрих Наваррский, возглавлявший протестантскую партию. Однако население страны не допустило бы восшествие на престол короля-гугенота. Поэтому Генрих III предложил компромисс: Генрих Наваррский должен был перейти в католичество. Но король Наваррский не спешил принимать решение, справедливо полагая, что его сторонники не простят ему измены, а у короля еще может родиться наследник. Генриха III такая выжидательная политика вполне устраивала.

Но выжидание не устраивало ни клан Гизов, лелеявших надежды самим взойти на престол, ни парижан, помнивших Варфоломеевскую ночь и опасавшихся мести со стороны короля-протестанта. Таким образом вновь созданная Лига сложилась как бы из двух частей — дворянской, представлявшей собой традиционный дворянский заговор, и парижской, отражавшей народное движение, структурно оформившееся в городах. Во главе обеих организаций встал харизматический вождь, глава Лотарингского дома герцог Генрих Гиз.

Инициаторами и членами парижской Лиги, образованной в конце 1584 года, стали парижская буржуазия, возмущенная королевскими поборами, фанатично настроенные католические низы населения и — наиболее деятельные группы — судейские и торговцы. Благодаря своей организационной структуре, Лига стала на пути стихийных беспорядков. На смену спонтанным действиям пришла организованная пропаганда. На столичных перекрестках агитаторы собирали толпы любопытных и разъясняли им картинки, где были изображены английские католики, которых мучает королева Елизавета. Нетрудно представить, какое впечатление производили такие картинки на парижан, пребывавших в страхе, что королевский трон может быть занят королем-кальвинистом. Лигисты вменяли множество преступлений и самому королю: пропагандисты Лиги сделали его козлом отпущения за все несчастья своего времени. Его обвиняли в том, что он послал две тысячи экю королю Наварры для ведения войны с католиками, подозревали в сговоре с королевой Англии, наградившей его орденом Подвязки, и прочих смертных грехах. Говорили даже, что он покровительствует десяти тысячам гугенотов, которые скрываются в предместье Сен-Жермен, чтобы в удобный момент устроить Варфоломеевскую ночь католикам. Подобного рода выступления активно настраивали Генриха III против некоронованного короля Парижа Генриха Гиза. Видя шаткое положение монарха, губернаторы провинций пытались захватить себе столько власти, сколько удавалось, — в ущерб центральной власти. Реально оценивая свое положение, Генрих III стал бояться поражения протестантов, ибо только партия гугенотов могла выступать в качестве противовеса Лиги; остаться в полной изоляции перед Лигой он не хотел.

Тем временем лигисты открыто поговаривали о необходимости избавиться от Генриха III; они хотели либо похитить его, либо заточить в монастырь. Бывший благодаря своим шпионам в курсе всех заговоров, король стянул к Парижу войска и усилил охрану Лувра, где он проживал постоянно. В ночь с 11 на 12 мая 1588 года, чтобы сдержать готовившееся наступление лигистов, он, воспользовавшись темнотой, ввел в Париж полк швейцарской гвардии, занявшей посты возле ключевых точек столицы. А утром все население Парижа единодушно выступило против короля, осмелившегося нарушить "привилегию" , которой парижане очень дорожили, а именно право выставлять собственную охрану, иначе говоря не впускать в город военные гарнизоны. Народ поднялся весь как один: цепями перегородили улицы, а из песка, опрокинутых телег, старых ворот и бочек воздвигли баррикады. Войска лишились возможности передвигаться по городу, а следовательно, исполнять свою роль. Понимая, что эту партию он проиграл, король спешно покинул Лувр.

Едва король выехал из столицы, как горожане, воспользовавшись одержанной на баррикадах победой, выбрали новый муниципалитет. А Екатерина Медичи спешно принялась искать пути примирения своего сына Генриха III с герцогом Гизом, ибо понимала, что только Гиз может успокоить парижан и перебороть их недоверие к королю. Народ давно перестал понимать своего короля, то выступавшего в амплуа кающегося, то ударявшегося в безудержный разгул. К тому же из опустевшей государственной казны нельзя было черпать деньги на продолжение войны с еретиками. А крайне непопулярный налог на ведение войны королю ввести так и не удалось, несмотря на то, что в этом вопросе его поддерживали Гизы. Но даже престиж герцога Гиза не смог изменить позицию депутатов от третьего сословия: ни один кредит на ведение войны с гугенотами через парламент 1 не прошел. В отличие от парижан, провинциальные парламентарии были настроены гораздо менее воинственно.

1 Функции парламента исполняли Генеральные Штаты, выборный орган, созываемый королем и принимавший решения от имени трех сословий (дворянства, духовенства и третьего сословия).

Несмотря на то, что в вопросах налогообложения Гизы были союзниками существующей власти, король понимал, что благодаря своей популярности, подкрепленной недавними победами в сражениях с протестантами, Генрих Гиз неуклонно отодвигает его на второй план, что именно Гизу выгодно продолжение гражданской войны. Поэтому король решил устранить Гиза, полагая, что, оставшись без своей главы, Лига быстро распадется. И 23 декабря 1588 года, на рассвете, в Блуасском замке, где до сих пор демонстрируют "кабинет ядов" Екатерины Медичи, герцог Генрих Гиз и его брат были заколоты дворянами из окружения короля. Тень убиенных Гизов еще долго витала в покоях замка, превратившегося из любимой королевской резиденции в место ссылки опальных членов королевской семьи.

Расчеты короля не оправдались. Хотя убийство Гиза повергло парижан в растерянность, Лига продолжала существовать, а руководство ее сумело обратить себе на пользу буйное негодование парижской толпы. Проповедники заставили верующих поклясться отомстить за коварное убийство своего любимца, и те, возбужденные, стали срывать геральдические знаки своего монарха. 7 января 1589 года в Париж пришло известие о кончине Екатерины Медичи, но так как лигисты не видели в ней врага, то проповедники обратились к пастве с призывом молиться за усопшую.

С 1 января в парижских церквях началась мобилизация, сопровождаемая коллективными богослужениями, поклонением святым Дарам, торжественными мессами и непрерывными шествиями. Параллельно с обожествлением Гиза, личность Генриха III подвергалась десакрализации, его обращения к подданным публично сжигали, а на лубочных картинках безымянные художники изображали, как он корчится в пламени костра, и лицо у него черное, словно у демона. Попадались даже рисунки-предостережения — изображения короля с отрубленной головой. Парижане впали в религиозную экзальтацию, начало поста знаменовало вереницу бесконечных процессий. Не обращая внимания ни на холод, ни на снег, их участники ходили босиком, в колонне по двое, с восковыми свечами в руках, распевая гимны и молитвы. Они ходили от одной церкви к другой, в зависимости от предложенного им маршрута, старательно разработанного заранее организаторами. Сорбонна издала декрет, освобождавший всех от присяги королю. Власти Парижа, которых к тому моменту оказалось довольно много (парламент, совет Лиги, купеческий старшина, начальники кварталов, совет 16-ти), провели в своих рядах чистку, дабы освободиться от сторонников короля.

Примеру Парижа последовали другие города, Лига становилась своеобразным центром антимонархического движения. Повсюду образовывались независимые республики, королевские войска были разбиты лигистами. Изгнанный из столицы и фактически отстраненный от власти, Генрих III заключил союз с Ген-рихом Наваррским, и тот двинул свои войска на Париж. Парижские проповедники призвали паству покарать убийцу Гиза. Нашелся фанатик, монах-доминиканец Жак Клеман, который, пробравшись в лагерь к королю, заколол его кинжалом. Законным наследником престола стал Генрих Наваррский, будущий король Франции Генрих IV.

Долгий марш Генриха Наваррского к завоеванию трона Франции напоминал рыцарскую авантюру, во время которой ему пришлось пройти все, без исключения, испытания. Его ободряющая манера общения, стремление всегда быть великодушным, его мужество в бою способствовали тому, что многие лигисты и те, кто занимал выжидательную позицию, присоединились к нему совершенно добровольно. Полководческий дар Генриха и его победы на полях сражений были поистине знамениями свыше для людей, живших в постоянном ожидании чуда. Однако Лига все еще была сильна и, запершись в прочных городских стенах, выставляла на поле боя закаленных в сражениях солдат. Генриху IV приходилось, вооружившись терпением, заключать соглашения с каждым городом и с каждым знатным родом в отдельности. Города стремились к автономии, а некоторые даже к полной независимости. Дворяне хотели, чтобы их не забыли при дележе должностей и пенсий. Многие из них разорились за время религиозных войн, и теперь им был нужен король, который смог бы возместить им ущерб. Генрих IV это понимал и с определенной долей цинизма обещал удовлетворить их стремления. Тем же, кто упрекал его за то, что каждый новоявленный союзник обходится казне слишком дорого, он отвечал, что воевать с ним обойдется государству еще дороже.

Вступая в переговоры с каждым городом, он восстанавливал политическую ткань королевства, подписывал соглашения, где за городами сохранялись особые права и привилегии, принимал условия, поставленные ему горожанами. Генрих IV сумел восстановил сеть личных связей, которые король, желавший гражданского мира, обязан был поддерживать со своими дворянами. Создаваемая Генрихом в королевстве новая социально-политическая обстановка возвращала французам надежду, утраченную ими с начала религиозных войн. Объявленное 25 июля 1593 года обращение Генриха IV в католическую веру было встречено парижским населением как чудо, убедившее последних сомневающихся. 27 февраля 1594 года король был помазан в Шартре, а 22 марта того же года въехал в Париж. В этот же день главари Лиги вместе с наемными войсками покинули город и отправились в изгнание.

Затянувшийся почти на сорок лет религиозный конфликт завершился Нантским эдиктом, принятым королем Генрихом IV в 1598 году. Согласно этому эдикту, король, желая прекратить "смуту и распрю" между своими подданными, позволял исповедовать "так называемую реформированную религию" во "всех городах и местах королевства" "без преследований, притеснений и принуждений". Нантский эдикт, добровольное творение Генриха IV и первая в Европе попытка придать легальный статус религиозному меньшинству, явился трудным для общественного мнения компромиссом. Компромиссом, который с позиций наших дней выглядит как первый шаг к правам человека и свободе совести. Для своего времени подобного рода документ являлся поистине передовым, ибо, по словам Ж.-М. Констана, он впервые в европейской политике ставил на повестку дня понятие терпимости, "толерантности", хотя сам термин "толерантность" в его нынешнем понимании вошел в политический лексикон только в XVIII веке.

История и художественная литература по сей день рисуют Варфоломеевскую ночь как «массовую резню», «кровавую расправу», «жестокое избиение» католиками гугенотов, организованную вдовствующей королевой Екатериной Медичи 24 августа 1572 года в Париже. Вместе с тем старательно замалчивается обратная сторона конфликта, а на первый план выталкиваются зверства католиков, безумная нелогичность поступков и страсти. Эта картина нуждается в некотором уточнении…

КОРОЛЕВСКИЕ ИГРЫ

Сен-Жерменский мир положил конец третьей гражданской войне, между католиками и протестантами. Французские гугеноты получили частичную свободу, им передавался ряд крепостей, а их Лидер - адмирал Де Колиньи включен в королевский совет.

Гаспар II де Колиньи - известен как Адмирал де Колиньи — французский государственный деятель, один из вождей гугенотов во время Религиозных войн во Франции.

Протестант Де Колиньи оказывал большое влияние на короля-католика Карла IX, убеждая поддержать протестантов во Фландрии (Нидерланды) против Испании, Он видел в этом единственную альтернативу гражданской войны во Франции. В планах Де Колиньи явно прослеживалось желание силами Франции, не считаясь с внутренними проблемами, помочь протестантизму, все более распространявшемуся по Европе.

Однако Екатерина Медичи стремилась удержать венценосного сына от губительного шага. Ослабленная гражданскими войнами Франция была не в состоянии отразить общего врага, и конфликт с могущественной Испанией обернулся бы катастрофой, вплоть до потери Францией суверенитета. Екатерина была серьезным препятствием на пути протестантов.

У Карла IX и Екатерины Медичи имелись свои рецепты умиротворения Франции - женитьба Генриха Наваррского на сестре короля Маргарите Валуа. Свадьба состоялась 18 августа. По случаю свадьбы в столицу съехалось множество знати, относившей себя к обоим конфессиям.

Свадьба Генриха и Маргариты

22 августа на адмирала Колиньи было совершено покушение. Следы преступления указывали на причастность католика герцога Генриха Гиза, чрезвычайно популярного у парижан, видевших в нем защитника веры. По законам чести, он должен был отомстить Колиньи за своего отца, убитого в 1563 г. Раненого адмирала посетили Карл (X и Екатерина Медичи.

Но гугенотская знать не удовлетворилась соболезнованиями, потребовав от короля наказания Гиза. Раздались призывы готовиться к очередной войне. На протяжении субботы 23 августа требования гугенотов делались все более настойчивыми, усугубляя кризис. Шансы политического разрешения ситуации стремительно приближались к нулю.

Нам с детства внушали, что Варфоломеевская ночь была кровавейшим и злодейским преступлением католиков, достойным сурового осуждения. Вот только при этом забывали уточнить: это был первый случай, когда католики стали инициаторами резни. А протестанты-гугеноты к тому времени множество раз устраивали католические погромы, когда убивали всех подряд без различия пола и возраста.

Последнее избиение католиков гугенотами случилось в городе Ниме за три года до Варфоломеевской. Слово свидетелю: «...гугеноты врывались в церкви. Они срывали изображения святых, рушили распятия, органы, алтари...». Это о событиях 1566 г. в Валансьене.

В 1531 г. в Ульме лошадей запрягли в орган, выволокли его из церкви и разбили. В Вале в 1559 г., когда было установлено, что умерший три года назад житель де Брюж был втайне католиком, тело вырыли из могилы и вздернули на виселице.

Более того, по донесениям агентов французских секретных служб, работавших среди протестантов, глава протестантской партии, адмирал Колиньи, воспользовавшись свадьбой как предлогом, созвав со всей Франции дворян-протестантов, планировал захват Парижа, взятие Лувра, арест короля и Екатерины Медичи, мешавшей ввязаться в войну с Испанией.

Об этом в королевском дворце узнали в буквально последние часы, вот и пришлось импровизировать, бить набат посреди ночи, бросаться в контратаку в кромешной тьме, потому что не было другого выхода. Католики просто-напросто упредили удар, только и всего. Был очень простой выбор - либо ночью убивать будут они, либо резать будут их...

Убийство Колиньи в Варфоломеевскую ночь.

Убийства гугенотов произошли также в нескольких провинциальных городах. Только в Париже погибло около двух тысяч человек и пяти тысяч по всей Франции. Благодаря усилиям протестантов ночь 24 августа 1572 г. обрастала «подробностями».

Уже утверждали, что она была спланирована семью годами раньше, говорили о 100 тыс зарезанных и показывали то самое луврское окно, через которое, якобы, Его Величество стрелял из аркебузы по. Гугенотам.

Париж оказался во власти убийц и мародеров. Хаос стал поводом под шумок разделаться со своим кредитором, надоевшей женой, зажиточным соседом. Когда, наконец, Карл IX приказал навести порядок на парижских улицах, насилие выплеснулось за его пределы. Кровавая бойня продолжалась во Франции еще несколько недель.

Большинство исследователей считают, что в те дни погибло не менее 5 тысяч человек; называют и цифру в 30 тысяч убитых гугенотов и католиков - во время резни уже не спрашивали, какую веру ты исповедуешь…

Варфоломеевская ночь нанесла гугенотам сокрушительный удар. Порядка 200 тысяч их бежало из Франции, и их подвижничество и трудолюбие нашло благодарный приют в других странах. Самой же Франции победа над гугенотами спокойствия не принесла.

Варфоломеевская ночь стала очередным этапом Религиозных войн и была с одобрением встречена а Риме и Мадриде, и вызвала озабоченность в Англии, Германии и Польше. Внутри страны кальвинистское дворянство и города оказали ожесточенное сопротивление. В ходе последующих Религиозных войн правительство вынуждено было пойти на дальнейшие уступки гугенотам.

ПОСЛЕДСТВИЯ

Сегодня подробности Религиозных войн того времени практически забыты, и многие искренне полагают, будто гугеноты хотели всего-навсего «религиозного равноправия», в чем злые католики отказывали.

Однако претензии гугенотов прекрасно документированы: жить во Французском королевстве, но не подчиняться ни королю, ни властям, ни законам. В гугенотских городах должны были действовать свои законы, своя администрация и своя денежная система, а оказавшиеся на этой территории католики попросту не имели права исповедовать свою веру ни открыто, ни тайно.

Легко догадаться, что ни одно государство планеты, не могло допустить подобных «супероффшорных» зон. Когда претензии гугенотских вождей были отклонены, они Перешли к прямым военным действиям против французского короля - причем деньги, оружие и даже военную силу. получали из протестантской Англии.

Войны эти продолжались несколько десятилетий, пока с мятежниками окончательно не разделался Ришелье, человек железной воли и энергии.

Между прочим, тот самый адмирал Де Колиньи (воспетый талантливым Дюма), за несколько лет до Варфоломеевской ночи как раз и готовил похищение короля Генриха Ж. Так что нет ничего удивительного, что Варфоломеевская ночь была импровизированной ответной мерой католиков на вполне реальный заговор протестантов.

Мы знаем историю, где клеймится «реакционное и кровожадное папство», выступавшее против «прогрессивных» протестантов. Меж тем, протестанты, захватившие власть в Чехии, были компанией довольно жутковатой. Они задолго до Ленина приняли основной принцип большевизма: истинный большевик сам определяет, что хорошо, а что плохо.

Затем протестанты начали совершать вооруженные вылазки за пределы Чехии - «дарить» свое учение соседям. Отражение этой агрессии и стало впоследствии именоваться «карательными экспедициями папистов».

Потом появился Лютер. Он искренне желал усовершенствовать жизнь и сделать ее лучше. То же хотели и коммунисты, правда, путь по которому они вели людей к счастью, скорее напоминал ад. Поэтому важны не намерения, а результат.

Мартин Лютер — христианский богослов, инициатор Реформации, ведущий переводчик Библии на немецкий язык. Его именем названо одно из направлений протестантизма.

Изыскания Лютера вызвали череду гражданских войн, смут, междоусобиц, насилий и зверств. Швейцарец Кальвин творчески усовершенствовал учение Лютера и довел реформы до логического конца - в Женеве людей бросали в тюрьмы за появление в яркой одежде, игру на музыкальных инструментах, чтение «неправильных» книг...

В Тридцатилетней войне меж католиками и протестантами Германия потеряла треть населения. Благодаря протестантам Франция на полсотни лет погрузилась в огонь и кровь гражданских войн.

Варфоломеевская ночь не была погромом, грабежом и убийством, учиненным парижским плебсом в качестве «божественного» возмездия еретикам, а превентивным ударом по военному командованию гугенотов. Смыслом убийств являлось спасение государства. В каком-то смысле эта ночь даже открыла новый путь к миру. В случае победы католической веры никогда не появилась бы на свет «протестантская этика», определившая развитие нашей цивилизации.

О КАТОЛИКАХ И ПРОТЕСТАНТАХ

Не многие знают, что само понятие и концепция «права человека» в современном значении этого термина неразрывно связана с деятельностью в Южной Америке монахов-иезуитов. А писатель Алекс де Токвиль сто пятьдесят лет назад написал:

«Не смотря на беспрецедентные злодеяния, испанцы, покрывшие себя несмываемым позором, не только не истребили индейцев, но даже не запретили им пользоваться равными правами. Англичане в Северной Америке с легкостью добились и того, и другого ».

Если бы католицизм победил, конечно, были бы свои кровопролития, войны и беды, но не в пример меньше несчастий обрушилось бы на Европу. Наверняка меньше сил и рвения уделялось бы так называемому «техническому прогрессу» - бездумному нагромождению технических новинок, которые, по большому счету, уничтожают природные ресурсы и среду обитания, способствуют росту жертв войны, но никого еще не сделали счастливым.

Фридрих Великий, король Пруссии, в своем письме от 7-го января 1768 года писал:

«Не правда ли, что электрическая сила, и все чудеса, кои поныне ею открываются, что притяжение и тяготение, служат только к возбуждению нашего любопытства? Но менее ли от сего происходит грабительств по дорогам? Сделались ли откупщики менее жадными? Менее ли клеветы, истребилась ли зависть, смягчились ли сердца? Какая нужна обществу в сих нынешних открытиях?»

Не исключено, что Фридрих Великий в «постпротестантском» обществе первым сформулировал проблему, над которой всерьез задумались в XX веке: «научный и технический прогресс еще не ведет автоматически к прогрессу людской духовности и не делает жизнь лучше ».

А ведь именно под влиянием протестантов сформировалась идеология, утверждавшая, что человек, открыв массу новых законов природы, обратит себе на пользу, научится управлять природой, как телегой. Полагали, что развитие науки и техники само по себе, волшебным образом преобразит и общество, и людей.

Конечно, бессмысленно было бы призывать жить при лучине и бить рыбу костяной острогой. Однако и порожденные «протестантской этикой» крайности - бездумный «технический прогресс», «развитие науки» восторга не вызывают.

Каким был бы наш двадцатый век в результате развития Европы по католическим канонам? Гораздо менее техногенным, возможно, мы сейчас с удивлением смотрели бы на первые паровозы, а слава исследователей Америки и Африки досталась бы нашим дедам, в большинстве своем еще живых.

Возможно, самобытные культуры Америки, Африки, Индии, Дальнего Востока, избежав протестантского влияния, создали бы в сочетании с католической Европой совершенно другую цивилизацию, не столь занятую гонкой за золотом и успехом, не грозящую в кратчайшие сроки уничтожить все живое на планете. Несомненно одно: духовности было бы не в пример больше, а следовательно - больше душевного спокойствия, доброты и любви.